Все наши скрытые таланты

– Извините, – смеюсь я, стараясь выглядеть глуповатой девчонкой. – Я хотела сказать Рори О’Каллахан. Мы поступили вместе. Несчастный случай с ножом?

Несчастный случай.

– Он в отделении «Е», кровать номер 3.

– Спасибо.

Я дожидаюсь, пока все заснут, и выбираюсь из палаты, надев халат, который привезла из дома мама. Прохожу мимо бесчисленных дверей. При мысли о том, что мы сейчас встретимся, у меня сосет под ложечкой.

Когда я наконец нахожу его палату, уже полночь. Здесь лежат еще несколько мужчин, и мне странно думать о нем как об одном из них. Он же все-таки немного из другой категории. Обнаружив его, я не могу удержаться и не вскрикнуть от радости. Вот он. И, что самое невероятное, до сих пор в косметике.

Он спит. Его кадык медленно ходит вверх и вниз, пока он слегка похрапывает. Ро храпит.

Я подтаскиваю к его кровати стул и сажусь. Его рука лежит на груди в пижаме, а я кладу свою руку поверх его. Он медленно и осторожно открывает глаза, как обычно открывают сломанный зонт.

– Привет, – шепчу я.

– Привет, – отвечает он.

У него белое лицо, как будто лишенное всех красок. Я вижу, как у него под кожей подрагивают вены.

– Глупо ты поступила, – произносит он.

– Я знаю. Но сработало же?

– В каком-то смысле да, – подтверждает он хриплым голосом. – Наверное, сработало.

– Как ты, нормально?

– Не совсем.

– Плохо? Как? По шкале от одного до десяти?

– Если за один считать тот случай в «Кипарисе», то… тысячу сто четыре.

– О, Ро. Ро. Мне так жаль.

– Ты не виновата. Хотя вообще-то виновата во всем.

– Да, виновата! – Я пытаюсь не перейти на крик. – Во всем! С головы до ног. Полностью!

– Т-сссс. Тут люди пытаются заснуть.

– Лили вернулась.

– Знаю. Она как бы… похитила мой гнев, – усмехается он.

– А как так получилось, что… как получилось, что мы…

– Выжили?

– Да.

– Я тоже думал об этом. Тебе холодно?

– Да.

Он сдвигается на край и распахивает больничное одеяло. Я ложусь рядом с ним и кладу голову ему на грудь. Один из мужчин, рядом с его кроватью, кажется, смотрит на нас, но мне все равно. Мы обманули смерть. Мне наплевать, кто что там думает.

– Ты слышала когда-нибудь историю про Авраама?

– Так ты теперь не только протестант, но и еврей?

– Помолчи, – говорит он, перебирая пальцами прядь моих волос. – Это такой мужик из Библии, у него был сын по имени Исаак.

– Мужик из Библии?

– И Господь сказал Аврааму принести в жертву сына. То есть, по сути, убить его.

– Ничего себе требование.

– Ага. Но когда Авраам уже занес нож над Исааком, Бог послал ему вместо сына барана. И сказал: «Все здорово, ты не должен убивать своего сына».

– Почему?

– Потому что достаточно было одного факта, что Авраам согласился. Было достаточно одного решения пожертвовать. Думаю… то же самое произошло с нами. Наверное, было достаточно, что мы желаем… хотим…

– Умереть? – подсказываю я.

– Да, – отвечает он тихо. – А хочешь прикол?

– Давай.

Он сует руку в карман пижамы и вытаскивает плоский черный камень.

– Когда я воткнул нож, он попал вот в это.

Я восхищенно гляжу на гагатовое ожерелье. То самое, которое дала ему за несколько минут до того, как мы вышли из дома.

– Гагат, – шепчу я. – Защитный амулет, который мне подарил папа.

– Когда я ударил по нему… было такое чувство, что лезвию это не понравилось. Я как будто слышал, как нож говорит со мной, если это имеет смысл. «Фу, блин, надо убираться отсюда!»

– Нож прямо так и сказал?

– Прямо так и сказал.

Мы молчим. Единственный звук – ритмичный писк аппарата на другом конце палаты.

– А как ты думаешь… – начинаю я осторожно. – Как ты думаешь… вот я пожертвовала собой ради Лили, а ты пожертвовал собой ради меня, но я уже пожертвовала свой защитный амулет тебе, и потому…

– Это уже какая-то высшая математика жертвоприношений…

– Думаешь, мы все это как-то обнулили?

– Тоже неплохая теория. В любом случае нам все равно никто не поверит.

– Не поверит, – говорю я, крепче прижимаясь к нему. – Поэтому хорошо, что у нас есть мы.

– И что ты мощный медиум.

– Харриет была мощным медиумом, – говорю я, понижая голос. – Но, наверное, у нее не было друзей, которые защитили бы ее.

Мы снова долго молчим. Он проводит по моим швам кончиком пальцев, морщится, дотрагиваясь до ваты, и наконец погружает лицо мне в шею.

– Не хочу умирать, – говорю я наконец. – И никогда не хотела. Я хочу жить.

– Я тоже.

– Вроде бы достаточно очевидно, да?

– Не всегда, – отвечает он, почти улыбаясь. – Но лучше тебе уйти, пока тебя здесь не застала медсестра.

– Окей, – говорю я, выбираясь из кровати.

– Ну, не настолько быстро.

Поэтому я остаюсь еще на несколько минут и целую его, а он показывает мне бинты на животе. Осторожно приподнимает уголок повязки, и я скрежещу зубами. Вокруг глубокой раны прямо над пупком толстым слоем засохла черная кровь. Еще бы сантиметр влево, как сказал врач, и ему пришлось бы всю жизнь носить калоприемник. Типа такой сумки на поясе.

– А на это я ответил, – кашляет он, – «Гуччи» или «Прада»?

– Да нет!

– Клянусь, точно ответил.

– И твоя мама там была?

Он кивает, прижимая рукой живот, чтобы не разошлись швы, пока он смеется.