Все наши скрытые таланты

Попивая вино, мы создаем фейковые профили на FaceBook. Фотографии мы крадем с заброшенных страниц в Tumblr и называем себя «Мэри-Эллен Джоунз» и «Эми Голд». Мы усердно заполняем их, чтобы они походили на профили обычных, настоящих девочек, и это становится своего рода игрой. Мы пытаемся «перенормалить» друг друга, вспоминая черты других знакомых и переводя их в шутку о девочках, которыми мы никогда не станем. Не обходится без некоторой жестокости, но я чувствую, что эти шутки снимают с нее напряжение, точно так же, как и с меня.

– А вот еще, – хихикает Фиона, печатая. – Напишу в статусе «Лучшие подруги – подруги навсегда».

– А как насчет той цитаты Мэрилин Монро, которую все всюду вставляют? Что-то вроде: «Если вы терпеть меня не можете в плохом настроении» или как там?

– «Если вы не терпите меня в плохом настроении, то не заслуживаете того, чтобы общаться со мной, когда я в хорошем». О да, идеально! Вставляю.

Неожиданно со стороны лестницы раздается яркий мелодичный звук.

Мама Фионы все-таки достала свой саксофон.

Я звоню своей маме, которая говорит, что заберет меня в одиннадцать. Перед этим я чищу зубы пальцами в туалете наверху, чтобы перебить запах алкоголя, и прощаюсь с семейством Фионы.

Мари крепко сжимает меня.

– Можешь остаться на ночь, если хочешь. Позвони матери, если она еще не выехала.

– Все нормально, – отвечаю я, улыбаясь. – Но я вернусь! Если примете.

– Приму всех, кто ест. Поэтому эти актрисочки не удостаиваются второго приглашения.

– Мам! – хмурится Фиона.

– Фифи, это правда.

К счастью, мама, похоже, не замечает, что я выпила полбутылки красного вина, или если замечает, то предпочитает не говорить об этом. По дороге она смотрит на меня слегка подозрительно, сведя брови, пока я возбужденно описываю родных Фионы, говоря, что нам следует проводить больше вечеринок дома. Мысленно я постоянно одергиваю себя, заставляю говорить медленно и не проглатывать слова, чтобы не показать своего опьянения. Мама молчит. Я даже слегка обижаюсь на нее.

– Знаешь, я думала, ты обрадуешься, что я пошла в гости в субботу. Под присмотром родителей.

Мама продолжает молчать. Мы сворачиваем к дому.

– Это такая замечательная семья, – продолжаю я. – И мама Фионы играет на саксофоне!

– Мэйв, – наконец обращается она ко мне, выключая зажигание. – Тут кое-какие новости.

Мое легкое опьянение мгновенно превращается в приступ тошноты.

– Хорошие новости? Плохие?

– Просто новости. Похоже, кто-то видел Лили тем утром, когда она пропала.

Мы сидим в машине, и мама пересказывает то, что ей поведала мама Лили. Примерно в пять утра в тот день, когда Лили пропала, молочник, совершавший свой обычный маршрут вдоль Бега, заметил очень высокую девушку с темно-русыми волосами в наброшенной на пижаму куртке. Она была не одна. Вместе с ней шла женщина с черными волосами. Молочник, привыкший натыкаться на различных странных персонажей в такую рань, помахал им в знак приветствия. Женщина отвернулась, скрывая лицо, но девочка посмотрела прямо на него. Судя по ее виду, она плакала.

– Молочник решил, что они, скорее всего, мать и дочь и что они, возможно, сбегают от домашнего насилия, – объясняет мама. – Поэтому он их запомнил. Они отложились у него в памяти, и он размышлял о них несколько дней. Он чувствовал себя виноватым за то, что не вмешался, не отвез в убежище или куда-то еще, поэтому и рассказал об этом случае, услышав описание Лили по радио.

– О боже, – говорю я, ощущая бурление в животе.

– Возникает вопрос, кто же была эта женщина. По словам молочника, Лили – или девочка, похожая на Лили – казалась расстроенной, но все же шла с женщиной вполне добровольно. И у нее с собой не было никакой сумки. Если это было запланированное бегство, то почему она не взяла с собой хотя бы зубную щетку?

Я предполагаю, что это риторический вопрос, но когда смотрю на маму, понимаю, что она ждет ответа. От меня.

– Боже, мама, откуда мне знать? Ты же знаешь, что мы уже давно не были настоящими подругами с Лили.

– Я знаю, дорогая, знаю. И хочу, чтобы тебя как меньше в это втягивали, но, к сожалению, ты единственная, кто очень хорошо знал Лили. Она очень замкнутый ребенок. Даже Рори, похоже, не знал, что происходит у нее в голове.

Я едва не спрашиваю: «Какой Рори?», забыв, что имя «Ро» известно лишь избранным.

– Не знаю, мам. Какого ответа ты от меня ждешь? Типа, что Лили бывает странной, но я не знаю, почему она следовала за незнакомкой по улице?

– Что насчет женщины? У тебя есть какие-то мысли, кем она могла быть? Лили с кем-то еще общалась, онлайн или еще как-нибудь?

– Мам, говорю же тебе, не знаю.

– Извини, просто… – она крепче сжимает руль, хотя двигатель уже выключен. – Просто когда мужчина вытаскивает девочку-подростка из кровати, то предполагается, что… сама знаешь что. Но когда ее забирает женщина…