Все наши скрытые таланты

– Я думаю, что ответ на твой вопрос, что физический и эмоциональный миры гораздо теснее связаны, чем принято полагать. И я думаю, что иногда духовный мир – то внутри нас, что порождает духов, демонов и гончих ада, – я думаю, что этот мир иногда служит мостом между двумя мирами.

– Правильно, – бормочет Ро, наморщив лоб. – Хорошо.

– И прошу тебя, не обращайся больше ко мне, Ро. Я не хочу…

– Нет, – поднимает он ладони. – Я понимаю.

– Нам лучше пойти, – говорю я. – Мама тоже ждет меня сегодня на ужин.

Сильвия улыбается мне в благодарность за то, что хоть кто-то вытащил ее из неловкого положения.

– Спасибо за то, что рассказали нам про Белую госпожу, Сильвия. Это было по-настоящему интересно.

И я не вру. Сведения едва укладываются у меня в голове.

Мы прощаемся с Фионой и проходим на кухню, где Хосе вертится вокруг Мари.

– Сосиски, – серьезно говорит он, поглядывая на нас.

– О!

Я неловко протягиваю руку, чтобы погладить его по голове, полностью промахиваюсь и улыбаюсь маме Фионы.

– Спасибо за то, что разрешили прийти, Мари.

– В любое время, Мэйв! И ты тоже, Ро.

Ро кивает. Мы проходим в узкую прихожую, я уже кладу руку на дверь, как слышу песню. Это поет мама Фионы. Голосом, совершенно отличающимся от высокого тона Фионы, похожего на голос диснеевской принцессы. Это низкий, даже тяжелый, но идеально контролируемый голос. Можно было бы даже подумать, что на кухне Фионы вдруг материализовалась Эми Уайнхаус.

Мы настораживаем слух.

                   Дамы, встречайте карту Домохозяйки!

Ро изумленно смотрит на меня, глаза у него как блюдца. Он прикладывает палец к губам – снова сигнал ciúnas.

                   Надежду сулит она всем, а может, печаль.

Мари поет про Домохозяйку. Поет.

                   Что было, что есть и что будет, скажу без утайки.
                   Отмерить свой дар для всего…

Мы врываемся обратно в дом, едва не спотыкаясь друг о друга, и бежим к Мари.

                   Совсем ей не жаль.

24

– Это песня, – говорит Мари, удивляясь нашим расспросам. – Кантри-песня.

– Ты слышала наш разговор, мама? Про карту Домохозяйки?

– Не знаю. Я почти не обращала внимания, Фифи. Наверно, и слышала.

– Где ты выучила эту песню?

– В Америке. На гастролях мы много чего выучили. Вот почему я утверждаю, что музыка лучше пьес, Ни. Это своего рода обмен знаниями. Ты узнаешь больше о мире.

– А вы не могли бы записать слова, Мари? – прошу я, пытаясь остановить разговор, который должен перерасти в спор про то, какой вид искусств лучше.

Мари хмурится.

– Не знаю, дорогая. Давно это было. По-моему, я помню только припев. Ладно, Фиона, твой отец придет с минуты на минуту. Накрывай на стол.

– А после ужина, мама? Ты можешь взять бумагу с ручкой и попробовать вспомнить остальное?

Мари с хитрецой посматривает на дочь.

– Если мне не придется убирать, то возможно.

– Я уберу. Но ты постараешься вспомнить? Запишешь?

– Постараюсь, Фифи, но позже. А теперь хватит тут толкаться.

Мы с Ро выходим, не зная даже, как реагировать.

– Поверить не могу, – говорит он. – Мы думали, что это какая-то магия, а это, оказывается, песня? Какая-то дурацкая песня?

– Но ведь может быть и то и другое.

– Как там было, напомни?

Надежду сулит она всем, а может, печаль.

– А Лили тут при чем?

– Что за отчаяние для нее? Или надежда?

Во мне вспыхивает мысль. А что, если Лили сейчас совсем не страдает, а, наоборот, довольна. Начинает где-то новую жизнь, полную надежд. Лучшую жизнь, без нас.

– Ты точно хочешь пойти домой на ужин?

– Что? Да нет. Я просто так сказала. У мамы по понедельникам уроки допоздна, так что все просто едят, что найдут.

– Не хочешь прогуляться к реке?

Он предлагает это нервно, как будто спрашивает, не хочу ли я затянуться тайком сигаретой за велосипедными гаражами.

– Если хочешь. Но, может, нам стоит – не знаю – обсудить то, что я видела? В твоей спальне.

– А, это.

Ро снова дергает за волосы, наматывая темные кудри на пальцы. И какое-то время ничего не говорит.

– Это не обязательно, – поднимаю я ладони. – Я не собираюсь выдавать тебя или что-то еще, но если хочешь…

Он на мгновение прячет подбородок под горло своего жакета на молнии, и я думаю, что тема на этом закончена. Но неожиданно заговаривает:

– Когда мои родители узнали, что я…

– Бисексуал?

– Не знаю. Наверное. Можно и так сказать. Звучит, как будто я какой-то экспонат, но как хочешь.

Перед моим мысленным взором мелькает образ: красивый парень с покрытыми лаком ногтями, спрятанными украшениями и «Шанелью номер 5», приколотый булавкой к картонке в рамке, подобно мертвой бабочке.

– В тот день случилось то, о чем я переживал месяцами. До того, как пропала Лили, это был… как бы худший день в моей жизни. А потом, когда ты заставила меня снова пережить его… он не кажется таким уж бременем. Теперь у меня такое ясное, спокойное чувство. Как будто я наконец понял, насколько глупо в тот день вели себя мои родители.

– Это как «поделись проблемой, и половины ее нет»? Такого рода чувство?