Все не случайно

Работа над фильмом была трудной: тема представлялась немодной. В соседнем павильоне Тарковский снимал «Сталкера»: вот это – тема модная, а тут какие-то девчонки со своими любовями… Так думали многие в нашей группе. Оператор Игорь Михайлович Слабневич, уважаемый оператор, до «Москвы…» пять лет снимал танки, работая на картине «Освобождение». После военного оборудования перейти на женские лица непросто, особенно если ты относишься к работе как к халтуре. Слабневич любил выпить, нередко приходил на площадку нетрезвым, во время съемок добавлял и потому мог позволить себе оскорбительные реплики: снимаем какое-то дерьмо. Слабневич был фронтовиком, с Меньшовым разница в возрасте – двадцать лет, и Володя относился к Слабневичу с уважением, сам пригласил его на картину и поставить на место не считал возможным.

Снял Слабневич наши лица, прямо скажем, не лучшим образом. Ира Муравьева, увидев себя на экране, расплакалась. Я не расплакалась, потому что весь период работы над картиной держалась как партизан. Тяжелее, чем мне, было разве что самому Володе: он называл себя одиноким бегуном на длинной дистанции, и это было правдой.

Когда что-нибудь на съемках не ладилось, от режиссера всегда доставалось мне. В том числе и потому, что Володя думал, будто все считают, что роль Катерины досталась мне по блату. Возможно, так никто и не думал, но Володе так казалось. И на его несправедливые претензии я ничего ответить не могла, потому что понимала, это будет выглядеть как свара между мужем и женой. Не могла я и возразить, если меня что-либо не устраивало, скажем, в гриме или костюмах. Молчала, что бы ни происходило: запретила себе реагировать, понимая, что Володе сейчас тяжелее всех.

Потом в группе заметили, что я невольно стала «мальчиком для битья», и, когда что-нибудь не ладилось, «светики» (так ласково называют осветителей) прятали меня от Меньшова. Я была им благодарна, хотя мы все – и я и светики – относились ко всей этой ситуации с юмором.

Когда фильм вышел, старожилы говорили, что такие очереди в кассы не выстраивались со времен «Чапаева» и «Тарзана». Через два дня после премьеры Володя вышел из метро «Пушкинская» и увидел площадь, заполненную народом. Он не сразу даже понял, что это очередь на наш фильм. Очередь была огромной, и последним в ней стоял сам Александр Сергеевич. И это в феврале, который в 1980 году выдался лютым. И так происходило по всем городам и весям Советского Союза. Невероятный успех! Но… только среди зрителей.

Киносообщество отвернулось от картины с презрением, рецензии выходили уничтожающие, на одном из собраний «Мосфильма» даже решили обсудить неприличный успех «Москвы…», и Райзман, тот самый замечательный Юлий Яковлевич Райзман, у которого я позже снимусь во «Времени желаний», выступил с пламенной речью, утверждая, что «Москва слезам не верит» – позор «Мосфильма» и «надо с этим что-то делать»! И множество режиссерских голосов, в присутствии сидевшего на собрании Меньшова, поддержало Райзмана криками: «Да! Правильно! Позор!»

Михаил Александрович Ульянов на встречах со зрителями уговаривал их не ходить смотреть эту глупую и позорную сказку. Тот самый Ульянов, который сам вышел, как говорится, «из народа»…

Меньшов ходил черный и даже дошел до мысли: «Зачем, зачем я сделал это кино?»

Очереди у касс не становились меньше, люди смотрели картину по несколько раз, но журналисты, киноведы, весь «кинематографический мир» – никак не унимались. От коллег-режиссеров можно было услышать, что такое кино способен сделать любой: просто вкус и чувство собственного достоинства не позволяют снимать подобную пошлятину на потребу публике.

Где-то через год после выхода картины «Мосфильм» заплатил режиссерам Меньшову и Митте вторые постановочные за «Москва слезам не верит» и «Экипаж». Оба фильма обожали зрители, они принесли большие деньги государству и, поощряя успешное в прокате кино, «Мосфильм» бросил клич режиссерам: снимайте зрительские фильмы и зарабатывайте! И кое-кто даже бросился снимать, забыв про тонкий вкус и оскорбленное достоинство. Только почему-то ничего стоящего в популярных жанрах, востребованных публикой и обеспечивающих прибыль, на экраны СССР больше не вышло. Повторить или даже приблизиться к успеху Меньшова и Митты не удалось.

Наше кино отметили Государственной премией СССР, множеством других премий, в том числе учрежденных зарубежными прокатчиками. Я получила приз «Сан-Мишель» в Брюсселе, и, наконец, фильм удостоился «Оскара», что вызвало у нашего киносообщества шок и злобное шипение: мол, и в Штатах совсем с ума посходили, такой дешевке «Оскар» присуждать! Сейчас молодые кинематографисты не могут поверить, что с таким энтузиазмом травили картину, ставшую классикой отечественного кино. Спрашивают Володю: «Неужели это правда?» Увы, правда, очень горькая для нас.