Все не случайно

На мировую премьеру в Париж мы поехали с Ириной Муравьевой. Афиша, которую выпустил «Совэкспортфильм», размером 50 на 70 сантиметров, представляла собой крупный план Людмилы – почти во весь плакат. Чуть меньшим размером фигурировал Гоша, позади них – Тося, и в самом низу, в кружочке, размещались два силуэтика Алентовой и Табакова, размером с ухо Баталова. Французы недоумевали, как можно было сделать афишу без главной героини, и сокрушались, что им прислали из СССР такую ерунду. Потом повели меня в метро, чтобы показать, что сделали они – французам пришлось заменить рекламный плакат «Совэкспортфильма» на свой. Французская афиша оказалась полтора на два с половиной метра – портрет Катерины с гвоздиками в руках, а в левом углу – поясной план Гоши. Французы тараторили возмущенно, что, кроме той странной афиши, даже фотографий никаких они не получили – пришлось использовать кадр прямо с кинопленки. И меня спрашивали, почему так случилось? Я понимала почему: мосфильмовский фотограф съемки «Москвы…» не жаловал, проявлял удивительную леность, снимал мало и плохо. Сказать французам правду мне было стыдно, и я только пожимала плечами.

Но в результате, как ни странно, многие недостатки фильма пошли ему на пользу. Снимали мы, естественно, на советскую пленку «Свема» («Кодак» выделяли в редких случаях – избранным, к которым Меньшов не относился) и потом в иностранной прессе написали, что цветовое решение картины соответствует колориту 50-х. Даже то, что наши лица были сняты Слабневичем так небрежно, добавило картине узнаваемости и точности: тогда женщины в массе своей и волосы сами без стилистов укладывали, и макияж их был очень скромен. Правда, когда однажды я оказалась по делам у замдиректора «Мосфильма» Николая Иванова, он, посмотрев на меня пристально, спросил: «Это вы снимались в фильме Меньшова?» И, услышав положительный ответ, прибавил: «Оператору Слабневичу надо оторвать руки…» Да, Слабневич не выбирал выгодные ракурсы – как получилось, так и получилось, но в итоге наши лица выглядели в стилистике эпохи, а после столь долгой жизни на экране и нам стали казаться прекрасными: мы-то повзрослели на сорок лет!

Когда картина получила все возможные и невозможные награды, Игорь Михайлович Слабневич начал иногда позванивать Володе со словами: какой, мол, мы с тобой фильм сделали, а?! К чести Меньшова надо сказать, что он ни разу не напомнил Слабневичу, сколько горьких минут, складывающихся в часы и даже дни, тот ему доставил. Не поминал ни грубые высказывания о ничтожности сценария, ни его профессиональную небрежность и всегда поздравлял Слабневича с праздниками.

И Черныху Володя был благодарен: считал, что сама идея дорогого стоит. Свой изначальный сценарий Черных напечатал в «Искусстве кино», а после выхода фильма издал книгу под таким же названием, да еще и с моим портретом на обложке. Книга толстенная. Я собиралась ее прочесть, но, открыв случайно в середине, наткнулась на такую невероятную пошлость, что желание читать ее тут же пропало. Более того, захотелось, чтобы портрет мой немедленно убрали с обложки и, желательно, изменили название: я хотела откреститься от этого опуса любыми способами. Я вообще не понимала, как можно было разместить мою фотографию без моего согласия?

Черных знал, что мне его сценарий не нравится, и отношения у нас сложились холодно-вежливые. Возможно, поэтому он решил, что проще поставить мою фотографию на обложку, ничего не согласовывая, и я буду вынуждена принять ситуацию как данность. Так и случилось. И я, конечно, давно оставила обиды, потому что важнее всего, что фильм появился на свет, а взаимные недовольства при такой длительной работе неизбежны. Жизнь научила меня, что ничего совершенного, идеального не существует.

Когда в нашей стране случилась перестройка, президент США Рональд Рейган дважды по чьему-то совету посмотрел «Москву…» перед встречей с Горбачевым. Как писали тогда, «чтобы понять природу загадочной русской души и вообще Россию». Казалось, что нас в то время страстно полюбили на Западе, но впечатление это скорее было самообманом. Однажды меня попросил об интервью журнал «Америка». Выпуск планировалось целиком посвятить советским женщинам, и редакция выбрала наиболее подходящие для нее символические фигуры. Название материала заявлялось пафосное: «Девять великих женщин – наших современниц». Разумеется, я согласилась. Приятно попасть в «великие» по версии американского журнала, тем более что после выхода фильма прошло уже немало лет. Кто остальные восемь «великих», я не знала.