Все не случайно

И началась упоительно головокружительная работа. Мальчик оказался действительно любимый ученик Гончарова, сокурсники даже звали его «Гончаруха». Он явил себя человеком с неуемным темпераментом, оригинально мыслящим, готовым репетировать двадцать четыре часа в сутки. Он искренне удивлялся, что у нас, актеров, могут быть еще какие-то интересы или заботы, кроме круглосуточных раздумий над готовящимся спектаклем. Поначалу это вызывало добрую улыбку, потом стало даже злить, но, как бы то ни было, именно требование непрестанно думать о роли стало визитной карточкой молодого режиссера во всех спектаклях, где он работал. И по большому счету, несмотря на все актерские шуточки, Говорухо предложил единственно верный способ преуспеть – думать о своей задаче круглосуточно. На короткий период времени выпуска спектакля подчинить этому всю жизнь. Это и есть то новое, чему я у него научилась, за что очень ему благодарна. За это я и считаю Говорухо в какой-то степени своим учителем. Мощная концентрация раздумий и усилий обеспечивает мощный результат. Теперь он совсем недолгий, этот период раздумий и усилий. В наше время, бывало, он длится всего два месяца, а над спектаклем «Невольницы» мы работали целых девять: в те годы спектакли делались долго. Гончаров репетировал некоторые спектакли и два, и три года. Наш родился, как ребенок, здоровым и прекрасным. Он ошеломил Москву и имел оглушительный успех. Гончаров, который не советовал своему ученику брать для дебюта эту пьесу, «потому что она сложна настолько, что сам Лобанов, великий режиссер, с ней не справился!», бежал на премьере целовать своего ученика с криком: «Лобанов не справился! А мой Говорухо – справился, и справился блестяще!»

Я влюбилась в талант Говорухо. Он заразил меня своей неистовостью и преданностью делу. Именно работая с ним над «Невольницами», я поняла много важного: больше, чем дал мне институт и даже работа с маститыми режиссерами. В Говорухо искрился талант, а умение точно разобрать каждую фразу, написанную Островским, сочеталось у него с бесшабашной смелостью молодости. В его разборе фраза могла звучать совершенно по-новому, не так, как прочиталась и услышалась!

Нового в спектакле было много. Ах, этот яркий, изворотливый женский мир, подчеркнутый прекрасными декорациями художника Шапорина: задник – белый фон с разбросанными по нему розочками, и вся мебель тоже в розочку. Бездну юмора мы извлекли из характера взбалмошной героини, которая сама придумала себе любовь, сама ее играет и сама от нее страдает. И к тому же требует точного исполнения роли от возлюбленного, назначенного на роль ею же. Учитывая, что он подчиненный ее мужа, ему не позавидуешь – попал как кур в ощип.

В спектакле звучала изумительная, тонко подобранная музыка и прекрасные актеры, мои незабываемые партнеры, точно подхватили предложенные режиссером правила игры. Играть этот спектакль для меня было счастьем. Потом его сняли для телевидения как фильм-спектакль, и результат мне не понравился: в телеверсии играть, мне показалось, следовало тоньше. Впрочем, все спектакли при переносе на пленку теряют значительную часть обаяния. Дыхание живого зрительного зала много значит и для актеров, и для хода спектакля в целом. Когда спектакль снимают без зрителей, что-то неуловимо милое исчезает…

Еще одно замечательное, уникальное качество молодого режиссера Говорухо заключалось в его любви к обворожительным деталям женственности: шляпам, перчаткам, боа, зонтикам, сумочкам, нижним юбкам, кружевам, веерам… Весь этот очаровательный женский мир пленял его своей красотой и изысканностью. Женщины в его спектаклях всегда аристократичны, элегантны – талии тонкие, спинки прямые. Он умел увидеть красоту, подчеркнуть ее на сцене, чтобы зритель тоже ее увидел и восхитился.

Еще один подарок судьбы – режиссер Юрий Иванович Еремин. Он славится выдающимся умением разобрать с актером роль до запятой. В его режиссуре я играла Мари в пьесе Эдуардо де Филиппо «Призраки», и это было еще одно совершенно новое для меня существование на сцене. Вся сценическая жизнь моей очень слабовольной, очаровательно-женственной и беззащитной героини была построена на нежном танце и прозрачной музыке. Моя героиня вызывала восторг у мужской половины зала: будила рыцарские порывы, уснувшие в наш век сильных и независимых женщин, и мужчины этому пробуждению в себе рыцарства были рады.