У Юли не было никакого режиссерского опыта, но зато была творческая упертость. Однажды, когда вся группа, работающая на телепрограмме «Я сама», ее покинула, Юля смогла выбраться из сложной ситуации в одиночку и с достоинством. Она сумела самостоятельно смонтировать ближайшую программу и набрать новую группу для следующих программ. Стоило ей это невероятных усилий – почти двадцать часов она работала, не вылезая из Останкино. Отвратительный демарш группы был умело спланирован, но Юля справилась, не потеряв обожания телезрителей, которые даже не заметили «потери бойцов» невидимого фронта.
Посоветовавшись, мы решили, что втроем сможем справиться, и осенью я предложила Юлю Меньшову в качестве режиссера на постановку моего юбилейного спектакля.
И Писарев, и Орлов приняли этот вариант сразу, и даже, думаю, с облегчением. Дел у них было невпроворот, а юбилей-то отметить надо, но идей по поводу режиссера у них не возникло.
Началась замечательно интересная работа. Юля оказалась абсолютно подготовленной к материалу. Она сразу отказалась от идеи, обозначенной автором, что герои сидят неподвижно за столом и просто читают письма. Юля подозревала, что, возможно, именно по этой причине пьеса, исполненная такими прекрасными актерами, как Яковлева и Табаков, не прозвучала должным образом. Скучно смотреть на одни и те же неподвижные фигуры, даже если текст прекрасный. Потому нужно найти эквивалент того, что задумал автор, эквивалент достойный и нескучный. И Юля его нашла вместе с художником Тимофеем Рябушинским, для которого эта работа тоже стала дебютом. Пространство сцены сделали светлым и пустым, с чуть приподнятым пандусом, на котором стояли два стула. Авансцена представляла собой две высокие этажерки в потолок сцены: они стояли по разным сторонам и почти у потолка соединялись одной общей полкой, как антресолью. Все полки этажерок – снизу доверху заполнены атрибутами жизни мальчика, юноши, мужчины с левой стороны и девочки, девушки, женщины с правой. На самых верхних полках были мальчиковые и девчоночьи игрушки. Спускаясь вниз, взгляд зрителя видел точно выверенные детали взросления героев. Например, у мальчика-подростка – фото любимой собаки в рамке, а у девочки – зеркальце и косметика. Вся сцена оказалась поделена на мужскую и женскую половины. Граница между ними никак не обозначалась, но герои всегда находились только на своих половинах, никогда границы не пересекали и не смотрели друг на друга. Читали письма, глядя в зал: взаимодействовать друг с другом герои не могли ни пожатием руки, ни даже глазами – но все переполнявшие их эмоции зритель видел, а партнер чувствовал. Задник представлял собой огромный мятый лист бумаги, который чуть надорвался и начал расходиться посередине при первом эмоциональном отдалении героев друг от друга. Потом этот разрыв становился все больше и больше, и в его глубине-провале зритель видел что-то вроде осеннего сада с красно-оранжево-желтыми листьями. Туда, в этот разрыв-провал, и канет жизнь Мелиссы – моей героини. Нам всем это решение очень понравилось: мы сочли его подходящим эквивалентом авторской задумке, хоть и с несколько расширенным полем воздействия на зрителя.
Начинали мы работу с легким и радостным чувством, но постепенно она становилась все тяжелей. Трудности пришли, откуда не ждали. Я, проработавшая в театре много лет и встречавшаяся с большим количеством всевозможных трактовок разных режиссеров, воспринимала их легко и естественно. Но что касается Владимира Валентиновича, то его театральный опыт был не так велик. Как известно, наши недостатки – это продолжение наших достоинств. Меньшов во всех своих работах, и в кино, и в театре, всегда был самим собой – и потому предельно достоверен. Но в этом спектакле требовался немного другой подход. Жизнь героев проходит на глазах зрителей. Они видят их детьми, подростками и так далее до старости. Трудно быть достоверным пожилому человеку, играющему восьмилетнего мальчика. Для этого нужно решение, как играть возраст героев, как им существовать при эмоциональных подростковых срывах, чтобы это не было смешным… Юля эти все решения продумала и предложила. Я сразу поняла, что наше «режиссерское» участие Юле совсем не понадобится. Я сразу ее решением увлеклась, тем более что она предлагала так много интересных вариантов, когда еще не стала режиссером спектакля. Юля тогда, как творческий человек и как актриса, просто рассуждала с увлечением, как интересно можно придумать ту или иную сцену. Но одно дело – говорить в приватной беседе, даже если даешь дельный совет, и совсем другое – осуществить все, что придумалось.