Все себя дурно ведут

Впрочем, означало прозвище Хэш наличные («кэш», cash) или нет, но Хэдли действительно являлась источником доходов Хемингуэя. Источник был весьма скромным, однако исправно подкармливал семью. За счет Хэдли супруги объездили всю Европу, последующие пять лет деньги из ее трастового фонда были их единственными надежными средствами к существованию. Хемингуэй беспокоился о том, что репортерская работа вынудит его отложить написание других текстов; из-за лихорадочного графика он постоянно был «занятым, усталым и вымотанным»[58]. Ему настоятельно требовалось прекратить эту борьбу с переменным успехом. Благодаря сент-луисским долларам, Италия могла бы обеспечить необходимую передышку.

«Думай о том, что в Италии не будет ничего, кроме любви и покоя как фона для писательства, – убеждала Хэдли Хемингуэя. – Да, ты будешь сочинять так, как мощный и чудесный морской бриз выдувает резкий свист из каждой причудливой расщелины»[59].

Уже тогда Хэдли знала, что Хемингуэй затмит ее, но это ее, похоже, не беспокоило. Она вполне довольствовалась ролью женщины, стоящей за нарождающимся талантом, и даже приходила в восторг от этой роли. Все ее ресурсы находились в распоряжении Хемингуэя. Ему предстояло написать «лучшее, что ты когда-либо делал в своей жизни, – уверяла Хэдли. – Честное слово, ты творишь чудеса – это впечатляет и потрясает… Не допусти, чтобы все это пропало. Будем продолжать вместе»[60].

Отъезд в Европу был запланирован на ноябрь.

Масштабная индустрия, ныне известная как «Париж Хемингуэя», могла бы стать «Неаполем Хемингуэя», если бы не вмешательство одного из постоянных гостей Домицилия.

Сегодня писатель Шервуд Андерсон практически забыт, но в начале 20-х годов ХХ века его имя было на слуху. Не у всех, конечно, и до славы автора мегабестселлеров ему было далеко, тем не менее его чтили. В литературу он пришел окольным путем. Некоторое время возглавлял компанию, рассылающую краски по почте, но если верить преданию, в 1912 году прямо в офисе перенес нервный срыв, бросил работу и больше не вернулся к ней. В качестве панацеи для себя Андерсон избрал литературные устремления, и к 1914 году уже публиковал рассказы в журналах.

К моменту знакомства с Хемингуэем в 1921 году Андерсон находился на стадии недолгого полета Икара к солнцу: его недавний сборник рассказов «Уайнсбург, Огайо» был успешно распродан, в том же году ему предстояло получить первую премию журнала «Dial» за вклад в американскую литературу. Рассказы считались его коньком; с романами Андерсона, видимо, охотно мирились и критики, и публика. В 30-х годах о нем стали стремительно забывать, но в 1921 году Шервуд Андерсон еще был знаменитостью. С И. К. Смитом он был знаком по чикагским рекламным кругам, вдобавок жил поблизости; его визиты к Смиту считались важным событием.

Андерсон никак не мог знать о Хемингуэе к моменту их знакомства, зато Хемингуэй знал об Андерсоне все. Как и остальные, Хемингуэй ценил рассказы Андерсона, однако находил его романы «удивительно слабыми» – первая оценка, которая уже через несколько лет приобретет огромное (а с точки зрения самого Андерсона – почти зловещее) значение[61].

Когда впервые Андерсон появился в квартире – вероятно, в плачевном виде, поскольку обычно напоминал неряшливого рассеянного профессора с тщательно подобранным гардеробом скверно сидевших пиджаков, – Хемингуэй отнесся к нему вежливо и внимательно[62]. Эта манера поведения стала для него обычной при встречах с потенциальными наставниками, имеющими связи во влиятельных кругах. Позднее Хемингуэй утверждал, будто в то время они с Андерсоном «ни разу не говорили о писательстве», но даже если это правда, ему удалось произвести глубокое впечатление на маститого автора[63]. Как и Хэдли, Андерсон быстро осознал, что Хемингуэя ждет большое будущее.

«Спасибо, что познакомили меня с этим молодым человеком, – сказал Андерсон Смиту и его жене после первой встречи с Хемингуэем. – По-моему, он далеко пойдет»[64].

Это был мастерский ход умеющего невзначай сводить людей И. К. Смита, который «уже тогда знал, что Хем гений», как вспоминал его брат Билл. Считал ли Хемингуэя гением в то время сам Билл? «Нет, конечно, – позднее признавался он. – Приятели гениями не бывают»[65]. Однако И. К. Смит был доволен возникшими отношениями и сразу заметил, как эта встреча повлияла на Хемингуэя.

«Именно в тот момент Эрнест начал воспринимать свой талант всерьез, как заманчивую возможность, – рассказывал он. – Думаю, это была его первая встреча с большим писателем, и благодаря ей у него появился шанс оценить себя»[66].

Оценивая себя в сравнении с Андерсоном, Хемингуэй, наверное, решил, что способен превзойти маститого писателя – или, по крайней мере, что вправе критиковать его. Во время ответных визитов Андерсон иногда читал свои произведения в присутствии обитателей Домицилия. Хемингуэй вслушивался в каждое слово. При Андерсоне он держался вежливо, но говорили, что за глаза относился к его манере письма «весьма неприязненно»[67].