Все свои. 60 виньеток и 2 рассказа

В Энн Арборе я побывал лишь однажды, на самой заре своей американской жизни. Приехал я туда без приглашения, пересекши, из экономии, чуть не полконтинента на автобусах «Грейхаунд» (машину я еще не водил), с несколькими неудобными пересадками. Стартовал, ничего не сказав жене, в Итаке, а завершил автопробег в доме у знакомого по Москве лингвиста-ностратика Ш., который подобрал меня на энн-арборской автостанции. Поводом к этому мичиганскому анабасису послужило увлечение английской леди, читавшей в то время небольшой курс в тамошнем университете, и, если взглянуть поглубже, неизбывное желание время от времени сбегать из дому в неизвестном направлении, сильно обострившееся по ходу постепенного полураспада нашего брака и одновременно моего старательного вживания в корнелльскую рутину.

Пунктирный роман с прекрасной Э., наклевывавшийся еще в Москве, завязавшийся в Англии, развившийся в Штатах и, еще раз вспыхнув, дотлевший в Италии, заслуживает отдельного повествования, а здесь будет затронут минимально. Э. была красива – но лишь на наш, русский, глаз («У себя в Англии я некрасивая»), богата – от нее я впервые вживе услышал впечатляющее «We have money of our own» (что-то вроде «У нас есть состояние») и принадлежала к какому-никакому высшему классу – жила в небольшом собственном имении под Оксфордом, участвовала в верховой охоте (типа как в «Войне и мире» и в английских фильмах), а в дальнейшем (это я недавно выловил из интернета) унаследовала от родственника-епископа ведущую роль в консервации какого-то исторически ценного собора. Она с аристократической прямотой приняла мой амурный нахрап; незабываемо припечатала, заметив скромность бюджета, отведенного мной на наши встречи (денег и правда сначала было мало, к тому же я не считал себя вправе растрачивать на свои эскапады «народные» – семейные – средства): «скупой рыцарь»; и с достоинством сносила мои закидоны в стиле рюсс, а потом, в один прекрасный день, сочла, что я перебрал, и сносить отказалась.

Э. была знакома с жившим тогда в Энн Арборе Иосифом Бродским, и через нее я договорился о встрече с ним, которая и состоялась в каком-то местном баре. Продлилась она минут двадцать. Поэт (еще не нобеляр) держался высокомерно и на осторожно высказанные мной соображения о «Шестом сонете» к Марии Стюарт реагировал брезгливо (чем надолго задержал их разработку). В чем было дело? В качестве моих наблюдений, в моей личности, моем московском, а не питерском происхождении, в моей принадлежности к структуралистским, «московско-тартуским» кругам или в чем еще – осталось загадкой. На его выступления, в Нью-Йорке и Париже, я потом ходил, но личного общения с тех пор избегал и первую свою статью о нем решился написать лишь пять лет спустя – по убедительной просьбе Леши Лосева. Как говорила одна моя корнелльская коллега, которой я предлагал заняться творчеством Лимонова, «We like our authors dead».

Благодаря Э. я и познакомился с завкафедрой славистики Беном Стольцем. Я жил на полуптичьих правах в ее гостиничном номере, а в университете меня как бы и не стояло. Правда, когда, приехав, я позвонил Ладиславу Матейке (с которым был заочно знаком по структуралистской линии) и сказал, что разыскиваю Э., он с одобрительными модуляциями в голосе ответил, что хорошо меня понимает, и назвал аудиторию, где она в тот момент читала лекцию. Так что инкогнито было неполное.

Э. была звана на вечер к Стольцу и, поколебавшись, отказаться ли или напроситься прийти вместе со мной, выбрала второе. Она позвонила Стольцу и произнесла фразу, которая с тех пор прочно вошла в мой английский разговорник: «Is there a chance I could bring a friend…?» – далее следовало краткое описание моей личности. Стольц, разумеется, разрешил, я был допущен в приличное общество, и все сошло как нельзя лучше.

Стольц был лингвистом, причем специалистом не по русскому языку, а по сербохорватскому. Он был невысокого роста, крепкий, лысоватый, прямой в обращении. (Задним числом он видится мне похожим на Эриха фон Штрогейма в фильме «Бульвар Сансет».) Как я сейчас узнал из его некролога, он учился в военном институте русского языка в Монтерее, штат Калифорния, и в свое время служил офицером разведки на авианосце в Средиземном море.

Мы с ним как-то сразу поладили. Что расположило его ко мне – былые ли мои лингвистические заслуги или донжуанский ореол, сообщенный мне обстоятельствами, не знаю. Но не исключено, что своей пожизненной рентой в «городе Энн» Омри Ронен был в значительной степени обязан нашему с Э. межконтинентальному па-де-де.

Käsesuppe

Хочется вспомнить что-нибудь приятное, – а оно бывало, – и в памяти всплывает пара дней, проведенных летом 1985 года на берегу озера в Австрии. Но как вспоминать, непонятно.