Все свои. 60 виньеток и 2 рассказа

Быть незаслуженно нелюбимым (resp. необоснованно не любить) – ситуация столь же архетипичная, как разрываться между любовью и ненавистью. Меня она долго занимала, причем в обоих ракурсах – и когда меня не любят, и когда не люблю я[34].

Вот она в комическом повороте:

Еврей, доведенный до отчаяния, бросается на колени и взывает к Богу:

– О Боже, за что мне так: дачу построил – сгорела, машину купил – украли, с работы выгнали, жена ушла!.. Боже, ну за что?

Разверзаются небеса, свешивается сверху кудлатая борода:

– Ну не люблю я тебя, не люблю!

Это анекдот, но не та же ли самая коллизия лежит в основе библейской истории? Я имею в виду предпочтение, оказываемое Богом Авелю, и реакцию отвергнутого Каина. Аналогичная динамика – в «Моцарте и Сальери» Пушкина (и «Амадеусе» Милоша Формана).

Драма каждый раз именно в том, что отвергаемый пытается заслужить любовь, однако это, увы, невозможно, ибо любовь (талант, счастье, благодать…) не заслуживается, а даруется. Кому даруется, а кому и нет. Люди, понятно, могут быть несправедливы, и последний шанс – обратиться к Богу, поскольку Бог есть любовь.

Но любовь зла…

Зощенко, Чехов и Херасков

Американская студентка, изучающая Зощенко в оригинале, затруднилась с пониманием одного слова в рассказе «Рогулька»:

…Наконец с катера кто-то высовывается и кричит нам в рупор:

– Эй вы, трамтарарам, за что, обалдели, держитесь – за мину!…

Инстинктивно я… выпустил из рук рогульку. Но как только выпустил, так сразу же с головой погрузился в воду. Снова ухватился за рогульку…

– Эй ты, трамтарарам, не трогай, трамтарарам, мину!

– Братцы, – кричу – без мины я как без рук! Потону же сразу! … Плывите сюда, будьте так великодушны!..

– Не можем подплыть, дура-голова, – подорвемся на мине. Плыви, трамтарарам, сюда…

Думаю: «Хорошенькое дело – плыть при полном неумении плавать»… Кричу:

– Братцы, моряки! Уважаемые флотские товарищи! Придумайте что-нибудь для спасения ценной человеческой жизни!..

Переводу не поддавалось слово трамтарарам. Студентка поработала со словарем, установила, что тарарам – это «шум, скандал», но чувствовала, что что-то не сходится, и непонятно, зачем к «шуму» приставлен еще трам — «трамвай»?! Пришлось объяснить, что трамтарарам вообще не существительное, а междометие – эвфемизм, заменяющий непристойное выражение.

– Какое? – спросила добросовестная студентка, и я впервые задумался, какое же именно. Задумавшись, конечно, тут же сообразил какое: то, которое однозначно задается сочетанием односложного ударного трáм и анапестического тарарáм.

Русскому читателю все понятно без слов, а студентка узнала много нового и оценила точность, с которой Зощенко обозначил, что́ кричали в рупор уважаемые флотские товарищи.

Это была второкурсница. А на аспирантском семинаре, посвященном мотиву магического слова, мы разбирали «Лошадиную фамилию» Чехова. У меня есть статья об этом рассказе, в частности о том, как неустанными творческими поисками магической фамилии знахаря читателю все время, так сказать, заговаривают зубы. По ходу обсуждения мы с удовольствием отметили разнообразную жеребятину, которой Чехов то и дело сдабривает перебор фамилий, – от одного только корня жереб- их у него более десятка! Кроме того, есть такие, как Меринов, подсовываются не лошадиные, зато отчетливо озорные, например Кобелев, а венчает рассказ полупристойное «На-кося!». Магия слова и всячески разыгрывается (не исключено, что подспудно работает фольклорное «лошадиное» заклинание «Сивка, бурка, вещая каурка!..»), и подрывается: знахаря так и не вызывают, и больной зуб врач просто вырывает, безо всякой магии.

После урока одна аспирантка, изящная молодая дама российских кровей, спросила меня, знаком ли я с новейшей вариацией на этот рассказ, известной ей из Сети. Нет, говорю, не знаком, а как называется? Тут она замялась и говорит, там все обсценно, а главное слово… главное слово… – то, которому посвящен 1‐й том словаря Плуцера-Сарно. Произнести она его не может, но рассказ поищет в Сети и пришлет.