Все свои. 60 виньеток и 2 рассказа

Дело в том, что для филологов его поколения (на десяток лет моложе «нашего») ничего постыдного в пьянстве не было, напротив, это был гусарский point d’honneur (как для нас – сексуальные и диссидентские подвиги). За долгие годы общения с представителями этого младого племени мне случилось слышать леденящие душу рассказы о беспробудной спячке сильно перебравшего Г. на мерзлой обочине автобусной трассы Петербург – Резекне, а в Москве отвозить С. после большого выпивона на такси домой, клещами вырывая у него, совершенно уже не вязавшего лыка, сведения о координатах этого самого дома. Так что свалиться без сознания с катушек на полпути из пункта А в пункт Б было у них, вообще говоря, делом чести, доблести и геройства, и я, пытаясь добросовестно, но в целом безуспешно втереться к ним в доверие, сам не раз хватал в их обществе лишнего.

Но Р. был другим не чета.

Он и среди своих держался особняком, был немногословен, загадочен, хранил дистанцию, ревниво – следуя урокам своего поэтического кумира – оберегал собственный авторитет и, например, никогда не опускался до своевременной подачи статей даже в самые междусобойные сборники. Поэтому потерять, и столь наглядно, в первую же минуту нашей первой встречи лицо передо мной, пересмешником-аутсайдером, было для него непереносимым проколом, а жить в этой – без слов, но вполне отчетливо обозначенной мной – дамокловой ситуации предстояло неопределенно долго. Понты, понтов, понтами, о понтах…

В третий раз астральный образ нашего первого свиданья соткался из влажного петербургского ветра в ходе совместной поездки в гости к поэту К. Это было на следующий день после большой пьянки в доме у общего коллеги, фамилия которого тоже начинается на К., из песни слова не выкинешь. Там лицо самым позорным образом потерял уже я – не могу сказать, из чересчур ли старательного подражания «им» или по ничем не извинимой простоте душевной. Сделал я это, конечно, в какой-то мере по-своему, ибо, как известно, против инварианта не попрешь.

А именно, приметив на конференции, ради которой все и собрались в городе на Неве, некую экзотическую брюнетку, совершенно, впрочем, не нашего карасса, я добился позволения привести ее на вечеринку, где, увлекшись застольным трепом и выпивкой наперегонки с коллегами, напрочь забыл о ней и напился до положения риз, так что отправлять мою даму на такси пришлось хозяевам, а сам я едва добрался до дома А., у которого, как всегда, остановился, отпереть парадное не сумел, истошным криком среди ночи стал вызывать А., произвел в околотке большой переполох – словом, дальше некуда.

На другой день история была у всех на устах, я с интересом выслушивал все новые и новые подробности, Р. же хранил превосходительное молчание. Поскольку я чувствовал себя на коне – не только прошедшим алкогольную инициацию, но и решительно, в духе крепкого компанейского братства, отринувшим искушение женскими чарами, – я без стеснения разглагольствовал о происшедшем и среди прочего обронил, обращаясь к Р., что-то вроде:

– А вот когда я перепивал вас…

– Помилуйте, Алик, да когда же это вы меня перепивали?! – неожиданно взорвался Р., в первый и последний на моей памяти раз выйдя из себя. Насколько помню, это было в полупустом трамвае, и немногочисленные пассажиры насторожились.

Тревожно приподнятая бровь, легкая гримаса недовольства, оскорбительное молчание в ответ на прямой вопрос, все это имелось в его репертуаре, но – не повышение голоса, не потеря самообладания! Он был явно задет за живое, а внезапно обнажившееся живое – как бы это сказать, не выходя за наметившиеся грамматические рамки? – дорогого стоит. Я принялся ковать железо, пока горячо.

– Как это когда? Да вот не далее как вчера и перепивал. Правда, перепивал, перепивал, но, надо честно признать, не перепил. Странно, что вы, знаток поэтических тонкостей, не уловили игры глагольных форм и двусмысленности суффикса -и(ы)ва, с его значениями процессуальности и многократности. Перепивал — в смысле пытался перепить, и даже в какие-то моменты, может быть, перепивал, то есть опережал вас на бокал-другой, но в конце концов не выдюжил, – победа, все видели, осталась за вами… Хотя, с другой стороны, если окинуть мысленным взором наше с вами долгое знакомство, то случалось мне (о чем вы, возможно, не подозреваете) видеть вас и перепитым, правда опять-таки не мной, а кем-то, видимо, посильнее нас обоих…

Парировать ему было нечем, и, faute de mieux, он принял позу молчаливой неприступности.

В дальнейшем мы встречались как в научной, так и в домашней обстановке неоднократно, то более или менее по-приятельски, то на остро полемических ножах, но кончилось тем, что он повел себя совершенно уже безобразно, с превышением полномочий, за что и получил в ответ публично и, как говорится, по полной. И с тех пор я его больше не видел, вот уже скоро лет десять. Конференции продолжают созываться, мы на них ездим, но как-то порознь. По-моему, он старательно меня избегает – боится.