Все течет

Вопрос о Варваре стоял на повестке дня. Молодая докторша яростно кинулась в атаку. Она выкрикивала фамилию Варвары как лозунг, её тело описывала с жаром, своё негодование бросала как вызов, как оскорбление и школе, и обществу.

Родители были взволнованы. Одна начальница, с её знанием людей, понимала, что в выкриках докторши не было ни теплоты, ни сочувствия лично к Варваре, – и оставалась спокойной, размышляя, как лучше повернуть дело. Варвара для оратора была материалом для революционного протеста, и начальница ожидала момента, чтобы ответить на атаку. Но она всегда была осторожна. Она давала высказаться и выкипеть негодованию – и не просила слова.

– Действительно! – раздавались родительские голоса. – Самая умная девочка… Лучшая из учениц… она умирает от истощения на глазах учительского персонала и пятисот подруг!.. Мы не знали об этом, конечно… мы её не видим, но где же школьный надзор? Представьте, она упадёт и умрёт тут же, на глазах Зины и Сони – что тогда? Это так напугает детей! И к тому же тень падает на гимназию.

Начальница слышала всё это. Она же была и председательницей родительского комитета. И то, что подобный ропот мог быть поднят родителями в её присутствии, также было новшеством, фактом, ещё не имевшим места в гимназии. Выждав, дав родителям время повозмущаться, она взяла слово.

– Факт, что в мире есть бедные, полуголодные дети, настолько не нов, что меня озадачило ваше удивление и ваше негодование. Факт, что такой ребёнок помещён в нашей гимназии, является желанием и волей – не моей, не учительского персонала, а одного лица из среды родителей, при молчаливом согласии остальных. Что же касается, в частности, данного случая, – она вдохнула, – то есть ученицы седьмого класса Варвары Бублик…

Начальница сделала горькую паузу.

– Что ж, являясь главой этого учреждения, буду и говорить с вами как таковая, вас же всех покорно прошу меня внимательно выслушать. Что девочка Бублик дочь честной труженицы – верю; что и сама она может со временем стать полезной работницей – охотно допускаю, но что ей место в нашей гимназии – этого, простите, никак не вижу. Гимназия – школа с большими требованиями к учащимся, не богадельня. Мы не можем, с одной стороны, ожидать выполнения всех требований нашей школы от детей бедных родителей, с другой, отказываясь от наших требований во имя бедных детей, мы понизили бы культурный уровень гимназии. Допустив Бублик в гимназию, мы ей оказали плохую услугу. Домашняя обстановка её, как видно, мало подходит для усиленных занятий, а приходя в гимназию, она находится в постоянном напряжении, чтоб быть на одном уровне с теми, кто приезжает сюда в собственном экипаже, кого сопровождают гувернантки и горничные. Она прекрасно учится, но она платит за это здоровьем, возможно, жизнью. Что же мы воспитываем в ней? Какие в ней развиваем чувства? Это предоставляю вашему воображению.

Родители позатихли. Теперь начальница решила рассчитаться и с докторшей, поднявшей весь этот шум, но делала она всё это не с лёгким сердцем. Она, как и многие пожилые вдумчивые люди, чувствовала приближение потрясений и перемен – революцию. Несмотря на её несочувствие и протесты, «бублики» постепенно проникали в гимназию. То тут, то там в младших классах появлялась девочка типа Варвары, ещё один «бублик». Они не были так умны, как Варвара, – тем хуже, ещё меньше оснований для них находиться в гимназии. Но и начальница не сдавала позиций: для них она не делала уступок. Теперь – к докторше.

– Ни для кого из нас – увы! – не новость, что подрыватели устоев, революционеры, проникают всюду.