Все в руках твоих

«Я тоже не думал, что буду тут». – нахмурился Долон. - Предупреди всех, чтобы были наготове. Я пойду ему навстречу.

- Ты не знаешь расположение. Одному опасно. Не спеши. В хранилище редко кто бывает и других тайных ходов нет, он никуда не денется.

- Он тоже их не знает. Предупреди всех, потом встаньте в засаде и поджидайте.

- Ты без оружия.

- Не переживай, я не безоружен. -  Брат хитро улыбнулся.

Долон тоже надеялся, что все получится. Собираться времени не было, и теперь он пробирался по темным запутанным коридорам без лампы, но так было даже лучше. Он шел тихо, ступая почти беззвучно и вглядываясь в темноту. Когда глаза привыкли, стали различать очертания стен, углов, дверей.

Дверей  было слишком много. Оно и понятно: общий дом, в котором общинные огромные склады и семейные кладовки. Если  кому-то из нижней общины хотелось больше простора и света, можно было поселиться в верхнем городе, но это было не престижно. В сердце Туаза было сложно попасть, если ты не родился в семье, поколениями проживавшими в городе, или не обладал достаточным авторитетом и влиянием. Вся общественная жизнь полиса кипела здесь, в каменном подземном замке, поэтому хозяйки мирились с неудобствами и оставались проживать  с семьями тут.

Состоятельные торговцы из кожи вон лезли, чтобы добиться уважения и получить в каменном городе  хотя бы маленькую комнатку, чтобы оставаться на ночь и иметь возможность видеть старейшин, их помощников, узнавать первыми новости. Люди вообще, готовы много чего терпеть, лишь бы добиться власти. Кроме того, под землей даже в невыносимое пекло всегда было свежо и прохладно, но сам Долон не смог бы жить тут, без окон и яркого света, он привык к другому.

Такие мысли вертелись в голове, пока пробирался и проверял каждый закуток, чтобы не позволить темному оказаться за спиной. Он миновал коридор с маленькими семейными кладовыми. Повезло, что почти все они были заперты на замки. Проверить пару не запертых оказалось не сложно, а больше тут спрятаться негде. Еще раз окинув взглядом длинный изогнутый проход, Брат отправился дальше.

Большая дверь, оббитая листами железа, была открыта.

« Почему не заперта? Неужели тут все друг другу так доверяют. Слишком много вопросов, надо сосредоточиться».

Он осматривал огромный зал, заполненный огромными пифосами, покрытыми зигзагообразным орнаментом, нагроможденными тюками, сундуками, высокими и очень высокими бочками, непонятно чем наполненными. Крадясь между ними, ему чудились внезапные шорохи. Долон тут же замирал, напрягая тело для нападения или атаки, но никто не появлялся.

«Трусом раньше не был, а теперь от каждого шороха замираю. Спокойно.  Кто в страхе живет, совершает глупые ошибки и гибнет в мучениях. Обнадеживающее утешение» - хмыкнул он, но хотя бы тревога отступила. Ло не мог понять, чего он больше боится: получить  неожиданный удар в спину, увидеть убитых или пропустить в город заговорщика?

Боли он боялся не так сильно, как другие, потому что невозможно вступить в орден, если на тебе нет символов братства. А уж Долон знал, что не каждый легко выдерживал их нанесение. Жестокость обряда, объяснялась тем, что Братья должны знать, от какого зла и насилия они защищают империю. Но ничего человек так хорошо не понимает, не усваивает, как то, что ощутил на своей шкуре. Нанесение татуировки, ожогов, порезов для ее украшения, ему вполне хватило, чтобы понять, что малое зло ведет к большему, а потом увязаешь в грехах и становишься жестоким и готовым причинить боль, лишь бы скрыть свое злодейство. Именно собственная невыносимая боль, претерпеваемая через обряд страдания, показала ему, как может быть  жесток человек, и позволила меньше бояться мучений.

Он уже хотел выйти в центр хранилища, который обходил по краю, чтобы не стать легкой добычей, как снова услышал тихий шорох, резкое мяуканье и какую-то возню.

«Кошка! - обрадовался он. - Должны же быть кошки, чтобы ловить здешних крыс и мышей. Этим и объясняются шорохи».

Долон уже было сделал шаг, чтобы выйти в центр хранилища, но что-то его остановило.  Недалеко раздался надрывный кошачий вопль, и снова стало тихо. Потом несколько глухих стуков и нечто похожее на чавканье. От противного звука охватило чувство омерзение. Он осторожно стал подходить на шум, который становился все отчетливее. Когда от источника звука стал разделять лишь один высокий тюк, Ло, крадясь, обошел его и стал медленно, не дыша вытягивать голову. От того, что увидел, ему стало дурно.

На полу, на корточках, спиной к нему сидел человек в грязных лохмотьях и возбужденно вгрызался зубами  в еще теплое кошачье тельце. Второй трупик маленького зверя с размозженной головой и переломанными костями валялся рядом. Приманкой для них послужили два женских тела, которые лежали рядом. Вглядываясь в изувеченные тела, покрытые многочисленными порезами, залитую кровью одежду и пол, его охватила холодная ярость и ненависть.

- Не подавись деликатесом. – произнес он, выходя из-за укрытия. В тишине голос звенел, выражая все его презрение.