Все в руках твоих

Служение в Братском Ордене не предполагало безбрачия, однако редко кто из собратьев вступал в брак. Чаще всего Брат женился на Сестре, когда они, движимые одиночеством или принимали друг друга такими, какие они есть со всем недостатками, или просто не заглядывали друг в друга, но удержаться от этого было невозможно. Иногда, сам того не желая, думая о человеке, брату снился тот,  и он невольно погружался в его сон. Все сны собратьев состояли из чужих снов, мыслей, мечтаний. Это изматывало, и делало их несчастными, словно они были зловещей тенью, давлеющей над людьми и живущей чужими жизнями. Чтобы иногда дать себе отдых, братья принимали сонную пыльцу, которая позволяла крепко спать, без любых сновидений и набираться сил.

С Тамаа Ло почувствовал себя обычным человеком, простым озабоченным мужчиной, который жаждет обладать ею, испытывать наслаждение и плотское удовольствие. Ее страстность, азарт, чувственность пугали, но и манили, распаляли желание, возбуждали. Это была одна из причин, по которой решил забрать Тамаа с собой. Второй, было желание защитить темную от опасности. Долон с отвращением представил ее с таким же осоловелым, не человеческим взглядом, который был у непроглядного. Он не допустит, чтобы ей причинили зло, а как у них дальше будет, Ло не загадывал.

Однако его очень тяготила мысль: «А если я привыкну, привяжусь, а она захочет покинуть меня, что дальше? Я же ее не отпущу! Дети ее удержат, но иметь в семье тягостные отношения, чувствовать неприязнь  и злость? А если она узнает про мой дар и не примет? А если захочет быть с другим, распугивать и избивать соперников или запереть ее в доме?»

Долон понимал, что со временем будет нуждаться в ней все больше. А потом что ему делать? Ни уговаривать ее, ни упрашивать, ни унижаться он не будет, это не достойно мужчины, не в его нраве, и он слишком горд.  Он привык сам творить свою судьбы и помыкать собой некому не позволит.

«Она то ласковая и ждет меня, то танцует развратный танец и добивается внимания мужчин, потом бесстыдно домогается, пытается соблазнить и взять надо мной верх. И это ей ужалось! Можно ли ей доверять? Или она приручит меня, а потом будет причинять боль и пытаться взнуздать? Нрав у нее вроде бы хороший, ласковый, но упрямый и изворотливый. И умом не обделена…» - он вспомнил, как Тамаа причитая, подползла к нему на коленях и начала тереться. Она разбудила  его спавшее сладострастие, от которого ему было и сладко, и стыдно.

Заметив ее в толпе, Долон скрытно наблюдал, стараясь, чтобы она его не заметила.

Тамаа стояла грустная, подавленная и с розовыми щеками. Ло догадался, о чем она думает, и еле сдержал улыбку, которой здесь была неуместна. Тамаа скромно потупила взор, вытерла щеки и теперь стояла тихо, никого не замечая вокруг.

«Неужто стыд проснулся?» - ухмыльнулся он, но все же был весьма удовлетворен, что развратница проявила скромность и ни на кого не смотрела.

Под грустные тягучие песни тела заботливо уложили в яму, укрыли одеялами, поставили еду и стали забрасывать песком. Тамаре стало так тоскливо, тяжело, что она не выдержала и стала выбираться к краю толпы, стараясь никого не задеть и не потревожить. Лицо у нее было,  как у ребенка, который уронил сладость на грязную землю и теперь готов расплакаться. Когда она пробиралась через стоящих людей, Долон подался в бок и поймал ее за руку. Тамаа повернула голову, посмотрела на нарушившего покой и удивилась. Робко улыбнулась, опустила глаза и голову, а потом осторожно вырвала руку и пошла дальше. Зачем он это сделал, Ло сам не мог понять, но такая нежная, робкая, скромная, беззащитная Тамаа ему нравилась больше.

Глава 44 - 45

Мит спал, и некому было вывести Томку с Хрюшей за городские стены, поэтому пришлось остаться в загоне и играть в любимую забаву зверя - мяч.

Пользуясь хромотой Тамаа, Хрюша из вредности дразнил ее и не отдавал тряпицу, а она в ответ отщипывала   кусочки сладкой лепешки и бросала в него. Зверь тут же забывал об игре и начинал пастью ловить вкусности.

- Ах ты, толстож...пый! – ласково обзывала Тамара питомца, который облизывал довольную морду и ждал следующего кусочка. Однако самый лакомый, хорошо смазанный медом, упал ему на спину, ближе к бедрам и прилип. Хрюш вертелся, прыгал, крутился, пытался почесать себя лапой, но ничего не выходило. Добраться до своего крупа он никак не мог.

- Ты по полу покатайся! – поиздевалась сквозь смех Томка, потому что после такого он, конечно, добрался до лакомства, но лепешка была бы с соломой, песком и камнями.

Хрюша обиделся, скорчил страдающую мину и удалился в дальний угол, где изо всех сил пытался изобразить равнодушие.

- У, так и поверила, что тебе безразлично! Я то хотела подозвать, снять кусочек. – Хрюша дернулся, но она продолжила: -  А тебе оказывается не нужно. Ладно, сиди так.

Недовольная скотина обидчиво фыкнула и повернулась к ней задом.

- Не очень-то тебя слушается урод! – раздался за спиной насмешливый противный голос, который Тома узнала сразу.

- И тут ты? – ответила Тамара. – Удивлена. Какими дорогами?