Все зеркало

Эти чудовища красовались на сцене недолго. Минуту, может, две, одно из них наклонилось к мальчишке арабчонку, и тот, похоже, пустил струю в штаны от страха, что ж, в такой ситуации простительно. Потом существо переместило свою зеркальную продолговатую морду к посланнику. Застыло так на несколько мгновений, и затем исчезло, будто его и не было.

Когда временная глухота прошла, Ортон побоялся всеобщей истерики. Но все-таки не зря сюда позвали именно их: по залу прокатилось несколько криков, но и всё.

Гнев – единственное иногда спасение, та искра, что способна вновь запустить разум. Но всё же его пришлось обуздать. Впрочем, имеет ли это хоть какое-то значение? Им явно дали понять, что они оказались лицом к лицу с силой, которую действительно не победить. Всю свою жизнь он знал, что это невозможно. Еще сегодня утром он знал, что это невозможно. Ещё восемь часов назад он знал, что такое невозможно. А теперь всё изменилось…

Президенту вряд ли нужно звонить – Сам наверняка уже спрятался в бункер. У Ортона не осталось родственников, которых следовало бы спрятать. Да это уже стало неважно. Минуту спустя Уотерс доложил, что связь пропала. Вся. Их отрезали от мира. Потом это же самое подтвердил посланец, сообщив, что предложение дромонов остается в силе, и земляне могут выбирать или резервацию у себя на планете, или новый дом, из которого им придется самим выжить прежних хозяев. Пожалуй, оставалось единственное.

Выбрать.

– Я предлагаю, – чуть дрогнувшим голосом сказал французский министр, – устроить дебаты для того, чтобы решить ситуацию наилучшим образом.

Дебаты, надо же. Регламент. А ведь, судя по всему, эти ребята собрались отправить нас в тартарары. Но в преисподнюю надо сходить цивилизованно, дискутируя, с чашечкой кофе в руке, думал Ортон.

– Кто желает высказаться?

Сначала пожелал чиновник Европарламента. Рассуждал он долго, красиво, так, что минут через десять все начали зевать. Для Брюсселя это было бы нормой – витиевато, много и ни о чем. Выходило из его рассуждений, что переселяться на отдельную территорию, которая многих не сможет вместить, противоречит принципам равенства и братства, как и нападение на суверенное население другой планеты, но что именно он предлагает, так никто в зале и не понял. В конце концов, ему вежливо напомнили, что он тут не один. Следующим был француз. В своем красноречии он даже превзошел предыдущего оратора. И полностью совпал с ним в выводах. То есть – не сделав никаких предложений, повторил, что ни один из предложенных инопланетной расой вариантов категорически не подходит. Ортона, и не его одного, это начинало бесить.

На трибуну легко вскочил министр обороны Израиля. Он рассусоливать не стал.

– В тридцать восьмом прошлого века моему прадеду в Польше умные люди сказали, что становится все хуже и надо бежать. Мой прадед решил, что он самый умный, и не побежал. Думаю, вы себе представляете, чем это закончилось. Так что у меня одно предложение – улетать, пока нам это позволяют. С местным же населением… мы договоримся.

– С Палестиной уже договорились, – буркнул кто-то с задних рядов, а слева от Ортона прошептали на русском: «Если в кране нет воды…»

Ортон даже мог бы его понять. Черт, он всегда мог понять здоровую паранойю.

Но перед этим клоуном… Да что клоун! Сами инопланетяне! Тот из них, что проявил интерес к арабчонку. Инопланетная скотина! Он даже не поговорил с присутствующими в зале. Он даже… Да ему плевать! Он… Выходит, вот так они нас видят. Займут нашу землю, а того, кто будет очень хорошо себя вести – заберут к себе и будут вот так на поводке водить по чужим планетам…

Поняв, что теперь вся судьба мира находится только в их, и ничьих больше руках, публика в зале закипала, как кофе в турке, наверх пошла пена старых обид, и один за другим раздавались голоса:

– …соглашаться на эвакуацию…

– Если они еще предлагают… Если не передумали…

– Зря, зря мы кинули эти бомбы…

– А все эти, мировые жандармы…

– А как же та, другая раса? – звонко спросил кто-то. – Может, не всё так плохо?

– Да, неужели не договоримся?

Не договоримся, мрачно подумал Ортон. Но его, потомка первых поселенцев Айовы, которые когда-то выбили оттуда индейцев, это не пугало.

Трясущийся Менаж, убегавший из зала по какой-то надобности, вернувшись, рассказал мне, что там, за стенами замка, совсем рядом с островом, выросли волны – высотой до неба. Замерли и стоят стеной вокруг Йе, будто что-то их удерживает. Вода журчит, нагоняет жути, говорил Менаж, будто с этих водяных гор стекают ручьи. И что нас отрезали от мира. Вот ведь глупость. Вода стекающая с воды. Но вслух я такого не сказал. Всё же я был благодарен старику, если бы он меня сюда не притащил, я бы даже не понимал, что наступает конец света. А ещё я отметил, что теперь Менаж не боялся подойти к Вестнику.

– Ты это… – шептал он мне на ухо. – Замолви обо мне словечко перед своим другом, ладно? Вдруг выгорит, и кому-то удастся спастись… А если нет, хотя бы за дочь мою и её мужа, я своё пожил, но они… Ты сам видел, красивая пара…