Всегда возвращаются птицы

Прошлое состоит из осколков чувств, они хрупче и прозрачнее стеклышек над детскими картинками из цветов и листьев в земле, но память собирает их, с каждым годом прибавляя к коллекции, и уму непостижимо, сколько давно отцветших радуг, солнца, ночной беспросветности, действий и фраз хранит в себе человек. Да не просто хранит, а пытается придать картинкам новый смысл в свете настоящего, которое скоро тоже станет прошлым, играет лукавым словом «если», способным завести воображение в дикие дебри и дивный лес. То и другое не приносит ничего, кроме тягости. Как бы сложилась жизнь мамы и Изочки, если бы Майис не потерялась в тайге? Дальше уже не вопрос, а нечто вроде ответа. Он растяжим и непредсказуем: если бы Майис не потерялась в тайге, было бы так… Слово-надежда, слово-мечта, хрупкие покровы. А если сорвать их, предстанет жестокая правда – Майис не нашли. Пусть уж лучше оно останется как призрак предчувствия, как эхо невероятной возможности, это не сбывающееся слово «если»…

На распределении Иза получила характеристику для предъявления в отдел кадров будущего места работы, слегка побаиваясь, что комсорг Лариса настоит в этом документе на Изиной комсомольской неустойчивости. Но нет, четкая, с нажимом подпись Л. Шумейко подтвердила приемлемое в культурно-просветительных рядах идейное состояние Изольды Готлиб.

Просьба о направлении в Якутск удивила декана:

– Я слышал, вы собирались в Забайкалье… Ну что ж, как хотите. Якутии тоже нужны специалисты.

Глава 10 Время возвращать камни

Ксюша, конечно, страшно огорчилась, получив телеграмму. Тотчас отправила ответ: «Приезжай будущим летом на весь отпуск». В шкатулке ждал встречи с морем бел-горюч камень. На груди под воротом блузки покоился куриный бог – барометр нынешнего настроения Изы. Поезд тронулся с Рижского вокзала на запад и как будто перебросил ее во времена поездки в Москву. Та же плацкарта, те же торчащие с верхних полок ноги в носках и без, остывающий чай в стакане со сдержанно дребезжащим подстаканником, сахар-рафинад в салфетке и, почудилось, та же выдрессированная в невозмутимости проводница. Но от насыпи разбегались не насупленные ельнички близкой тайги, а малахитовые леса Латвии, цветистые ее луга и хутора с растрепанными гнездами аистов на крышах. Ночью рядом с поездом, просвечивая насквозь, с грохотом проносились встречные составы. Огоньки за сумеречным стеклом вспыхивали, как опрокинутые куски звездного неба.

Начиная с Риги, вид за окнами переменился: это были уже подступы к Европе. Когда поезд подошел к бывшей вотчине литовского князя Гедиминаса – к городу, созданному из любви, легенд и камня у слияния двух рек, – ввысь стрельчатыми башнями устремилось уцелевшее средневековье. Из привокзального кафе густо струился дивный аромат кофе. По словам мамы, его нигде не готовят так вкусно, как в старом Вильно… Иза купила в сувенирном киоске набор открыток с вильнюсскими видами. Помешкала перед красивой фотографией Лайсвес-аллее – аллеи Свободы в Каунасе. В каунасских фортах погибли тысячи литовских евреев и среди них – большое семейство Готлибов. Сгинули все, кроме Хаима, сосланного с женой в Сибирь, самого гордого и упрямого из четырех братьев, которому было даровано находить свет даже там, где никто не видел света. Оставшимся в живых землякам Хаима и Марии с другой Лайсвес-аллее, что шеренгой жалких юрт выстроилась на берегу ледяного мыса, посчастливилось вернуться на родину. Дядя Паша поддерживал связь с папиным другом Гарри Перельманом, сообщал ему новости об Изочке, а она отказалась переписываться. Иза и теперь не хотела видеть этот город. От мыслей о нем остался прогоревший пепел.

Мимо окон экспресса снова полетели полосы ночного неба и прерывистые его двойники на земле. Ранним утром показалась Клайпеда. Мелькающие среди столетних дубов нарядные строения напоминали пряничный дом из сказки братьев Гримм, куда старая ведьма заманила Ганса и Гретель. Машины двигались по гладкому шоссе, как утюжки по шелку. Куршский залив обнимал древний город широкими рукавами, ярко вышитыми красным по зеленому. Биржевой мост, ясно отражаясь в спокойной воде Дане, эллипсоидным браслетом закольцовывал ее бело-облачную руку между двумя разновременными берегами: на правом рассыпались многоэтажки современного ландшафта, близ устья по левому, словно плавники нерестящегося лосося, выступали из волн листвы кровли Старого города.

В гостинице круговой полет времени повторился, включая элементы интерьера в виде высокой конторки и безучастной администраторши с начесом. Кажется, только вчера Ксюша упавшим голосом спрашивала у нее: «Скажите, пожалуйста, а что, совсем нет местов?» Иза приготовилась услышать лаконичный ответ, но дежурная домоправительница без всяких околичностей потребовала паспорт и, заполнив нужные бумаги, приподняла кругло выщипанные брови:

– Всего на сутки?

– Да, я уеду завтра.

Больше женщина ничего не добавила, назвала этаж и вручила ключ от номера.