«Всего еси исполнена земля Русская...» Личности и ментальность русского средневековья

После смерти Василия I в 1425 г. разгорелся спор о наследовании престола между его малолетним сыном Василием и братом Юрием Дмитриевичем. В результате посредничества митрополита Фотия Юрий отказался от своих притязаний, но на время: стороны договорились вынести спор на суд «царя»[404]. Такое решение было принято в условиях, когда в Орде шла борьба за власть между несколькими претендентами[405]. Если бы в московских правящих кругах существовало стремление покончить с зависимостью от Орды, для этого был весьма подходящий с военно-политической точки зрения момент — средств для восстановления власти силой, как у Тохтамыша и Едигея, претенденты на ханский престол тогда не имели. Но, очевидно, при великокняжеском и удельно-княжеских дворах не возникало самой мысли такого рода: царь есть царь, как бы слаб он ни был, — это сюзерен, верховенство которого надо признавать. И решение спора о великом княжении лучше всего вынести на суд сюзерена, что и было сделано 6 лет спустя, в 1431 г.[406]

Правление Василия II (1425–1462 гг.) пришлось на период, когда ордынские «замятни»-междоусобицы, в отличие от прежних времен, стали заканчиваться не временной консолидацией под властью того или иного сильного правителя, а появлением на территории Орды особых, практически независимых политических образований. В его княжение оформились Казанское и Крымское ханства, а на «основной» ордынской территории — в степях от Волги до Днепра — соперничали со второй половины 30-х гг. два хана — Кичи-Мухаммед и Сеид-Ахмет (Орда последнего распалась во второй половине 50-х гг.)[407]. Всех правителей этих осколков прежней Орды в Москве именовали «царями».

В княжение Василия II получает продолжение тенденция к признанию царского достоинства за русскими князьями домонгольской эпохи — в письме константинопольскому патриарху в 1441 г. великий князь именует «царем» Владимира Святого[408]. Кроме того, «царем» начинают именовать самого великого князя. В отличие от «Слова о житии и о преставлении» Дмитрия Донского, царский титул по отношению к великому князю московскому применяется теперь при его жизни и при наличии в Орде законного, реально правящего царя (после смерти Кичи-Мухаммеда в конце 50-х гг. правителем Большой Орды — главного наследника единой ордынской державы — стал его сын Махмуд[409]).

Ранее всего царский титул прилагается к Василию II в начале 40-х гг. Симеоном Суздальцем в первой редакции его «Повести о Флорентийском соборе» («белый царь всея Руси»)[410] и Пахомием Сербом в третьей редакции «Жития Сергия Радонежского» («великодержавный царь русский», «благоразумный царь»)[411], в обоих случаях при изложении конфликта великого князя с митрополитом Исидором по поводу решений Флорентийского собора в конце 30-х гг. Применение царской титулатуры в этих произведениях связано с ролью Василия Васильевича как защитника православия в ситуации, когда «греческий царь» — император Византии согласился на унию с католической церковью, подразумевающую главенство папы римского. В начале 60-х гг. царский титул по отношению к Василию II неоднократно употребляется в «Слове избраном от святых писаний, еже на латыню», также посвященном Флорентийскому собору и его последствиям[412]. Но тогда же, в 1461 г., митрополит Иона в послании в Псков упоминает Василия как «великого господаря, царя рускаго» уже вне связи с этими событиями[413].

Очевидно, в середине XV в. делаются первые шаги на пути становления идеи о переходе к московским великим князьям царского достоинства от византийских императоров. Разумеется, более сильным, чем согласие «греческого царя» на унию, стимулом здесь стало взятие Константинополя турками в 1453 г., обозначавшее гибель христианского православного «царства».

Если после падения Константинополя в 1204 г. возникли Никейская и Трапезундская империи, продолжали существовать такие независимые православные государства, как Болгария и Сербия, ряд крупных русских княжеств, то после 1453 г. единственным православным государством, представлявшим реальную силу, было Московское великое княжество. Оно имело, таким образом, все основания наследовать место Византии в мире, т. е. стать «царством». Формированию представления о «царском» характере власти великого князя московского могло способствовать и установление тогда же автокефалии русской церкви[414]. При поставлении митрополита теперь все решала воля великого князя, санкция константинопольского патриарха не требовалась: а верховенство в церковных делах считалось прерогативой только одного светского правителя — императора, «царя».

Но царь не может подчиняться другому царю, он должен быть полностью суверенным правителем. Идея о царском достоинстве московского великого князя неизбежно должна была прийти в противоречие с продолжавшимся признанием верховенства хана Орды.