В 1472 г. хан Большой Орды Ахмат (отнявший власть у своего брата Махмуда) попытался совершить поход на Москву, но был вынужден отступить от Оки у Алексина, встретив сопротивление войск великого князя Ивана III[415]
. В великокняжеском летописании говорится о страхе «самого царя» при виде русских войск[416]. В летописных памятниках, созданных в первой половине 70-х гг., появляются уничижительные эпитеты по отношению к Махмуду и Ахмату[417]; тогда же начинают активно прилагаться такого рода определения к основателю Орды Батыю (в виде вставок в рассказы о взятии Киева в 1240 г. и о убиении в Орде Михаила Черниговского в 1246 г.[418], а в особо концентрированном виде — в созданной в 70-е гг. Пахомием Сербом «Повести о убиении Батыя»[419]). К 1472 г. относится создание Жития Ионы, архиепископа новгородского, в котором настойчиво повторяется убеждение, что в правление Ивана III произойдет «освобождение» от «мучительства ординьских царей» (об этом, согласно Житию, пророчествовал умерший в ноябре 1470 г. Иона Василию II и самому Ивану III в начале его правления)[420]. Одновременно о этими явлениями в общественной мысли имело место фактическое непризнание Иваном III власти хана (хотя Ахмат был законным правителем Орды)[421].В 1480 г. состоялся второй неудачный поход Ахмата на Москву, после которого Большая Орда больше не претендовала на сюзеренитет. В написанном во время т. н. «стояния на Угре» послании архиепископа Вассиана Ивану III (имевшем целью подвигнуть великого князя на решительные действия) содержится ряд примечательных моментов.
Во-первых, Вассиан неоднократно именует Ивана III «царем», а его державу «царством»: термин «царь» и производные от него употреблены в послании по отношению к великому князю 10 раз[422]
— такого не удостаивался прежде никто из русских князей. Употребление подобной терминологии было призвано подчеркнуть суверенность власти Ивана III и независимость возглавляемого им государства. Во-вторых, Вассиан следующим образом рассуждает по поводу права Ивана III на сопротивление хану: «Аще ли еще любопришася и глаголеши, яко: „Под клятвою есмы от прародителей, еже не поднимати рукы противу царя, то како аз могу клятву разорити и съпротив царя стати“, — послушай убо, боголюбивый царю, аще клятва по нужи бывает, прощати о таковых и разрѣшати нам повелѣно есть, иже прощаем, и разрешаем, и благословляем, яко же святѣйший митрополит, тако же и мы, и весь боголюбивый събор, — не яко на царя, но яко на разбойника, и хищника, и богоборца. Тѣм же луче бѣ солгавшу живот получити, нежели истинствовавшу погибнути, еже есть пущати тѣх в землю на разрушение и потребление всему христьанству и святых церквей запустѣние и осквернение. И не подобитися окаанному оному Ироду, иже не хотѣ клятвы преступите и погибе. И се убо который пророк пророчествова, или апостол который, или святитель, научи сему богостудному и скверному самому называющуюся царю повиноватися тебе, великому Русских стран христьанскому царю! Но точию нашего ради согрешению и неисправления к Богу, паче же отчаанию, и еже не уповати на Бога, попусти Богъ на преже тебе прародителей твоих и на всю землю нашю окааного Батыа, иже пришед разбойнически и поплѣни всю землю нашу и поработи, и воцарися над нами, а не царь сый, ни от рода царьска»[423].