Всего лишь зеркало

Наутро я проснулся с дикой головной болью и с желанием убежать от себя, то есть выбраться из ада. Мне даже казалось, что где-то рядом со мной есть лесенка, металлическая, почему-то. Очень холодная на ощупь. На худой конец, я готов был последовать дурному примеру Алика: тоже выход, если разобраться. Поза друга моего была мне к лицу, и я на всякий случай сложил плохо слушающиеся руки на груди. Меня останавливало только нечто вроде здравого рассуждения, мерцающей строкой осциллографа время от времени пульсирующее где-то в закоулках души в формате назойливых рекламных пауз: стоило ли менять ад на ад? Менять ад на ад? Этот неуверенно пульсирующий зуммер усиливал головную боль, и, казалось, организм страдает от проникновения в него чего-то здравого. Я чувствовал себя полным Козерогом.

Рядом со мной лежала вторая подушка, желтого цвета (моя была белая), простыня была запачкана пятнами явно свежего и, без сомнения, любовного происхождения. Я не понимал ничего, но помнил что-то нехорошее. Путем несложного извлечения ассоциативных цепочек из недр собственного существа я кое-что выяснил. При мысли о «нехорошем» воображение стала распирать располневшая фигура Светланы, мне даже почудился запах ее духов, замешанных, конечно же, на разложении чего-то гниющего (между рекламой духов однажды показывали технологию их производства: рекламу не помню, а технологию запомнил навсегда). Показалось даже, что ее духами пахнет желтая подушка. Я попытался быстро избавиться от тошнотворного наваждения – и тут нарвался на ассоциацию звуковую, возбуждающий шепоток, из которого прорезался металлический, синтезированный голосок Светланы: «Милый, у нас будет ребенок. И это потребует много пеленок». Что-то в стиле рэп. Все звуки слились в булькающий скрежет, в который причудливо вплелся душевный запах духов, соединенный с ощущением наваливающегося на меня женского тела, завертелась карусель, я утратил контроль за мелькающими иконками, – и меня вывернуло наизнанку, жестоко и безжалостно. Я блевал самозабвенно и как в последний раз. Физиологическое ощущение раздирающих мое нутро противоречий было единственным, что связывало меня с жизнью, но оно же убедительно доказывало, что я еще не труп.

Спазмы нехотя отпустили, и я, впечатленный результатом, сполз с кровати на четвереньках, чтобы поискать тряпку. Убрать за собой – это уже инстинкт. Жить – значит оставлять улики и грязные следы. В комнате, временно служившей мне темницей, я обнаружил трюмо. На зеркале губной помадой было нарисовано обнаженное женское тело, без рук и без головы; сердце, напоминающее все женское вместе взятое, было нарисовано отдельно. В зеркале отражались контуры мужского тела, смутно мне знакомые. Что делать дальше, я не знал, а принимать решение не получалось физически. Шевельнулось слабенькое желание разбить зеркало, но где уж мне было взять сил на погром, если даже на волевое усилие меня не хватало.

– Добро пожаловать домой, – раздалось где-то сбоку от меня.

В дверном проеме, словно уверенные гиены, маячили две любопытствующие женские фигуры, облаченные в халаты, желтый и розовый. Пропустить момент такого унижения они, конечно, не могли. Теперь мне было вовек не отмыться.

– Где ванна? – спросил я после некоторого как бы раздумья.

– По коридору направо.

– Спасибо, – сказал я и двинулся прямо на фигуры, соображая, что мне в моем положении следует считать «направо». Фигуры исчезли, и я двинулся наугад, в ту сторону, где стена, ограничивающая коридор, казалась мне поближе.

– Я хочу к себе домой, – прошипел я в пространство, изображая крик, и вдруг уперся головой в стену: она оказалась значительно ближе, чем я рассчитывал.

– Сначала мы поедем на кладбище, на могилу Алика, – ответили мне из глубины квартиры.

– Нет, я хочу к себе домой.

– Так-так. Не хочешь на кладбище – поедем в ЗАГС.

– Я хочу к себе домой.

В ответ мне выбросили мои помятые вещи. Обозвали Козерогом.

И закрыли дверь, металлически щелкнув замком.

25

Как я оказался дома?

Наверное, очень просто. Точно не помню. Помню, что я дрался за свою свободу, подтверждением чего являлись россыпи сиренево-лиловых синяков на бренном моем корпусе, напоминающих то ли трупные пятна, то ли временные язвы на вполне здоровом теле.

Приехал домой и лег спать: судя по всему, так я торжествовал победу.

Проснулся, осмотрел с помощью зеркала себя, словно изрешеченного пулями, – и мне захотелось почитать письма Алика Zero.

Очередное письмо лежало в отдельном незапечатанном конверте. Я достал и развернул лист, сложенный вчетверо. Посередине листа была написана загадочная фраза: «Они все сумасшедшие». И больше ни значка. Чистый лист бумаги, не считая трех слов (семнадцати букв), непонятно к кому относящихся.

Я потянулся за следующим письмом. Прочитаем его вместе с вами, заглянем, так сказать, через плечо. Когда вы последний раз читали письма? Сейчас их не пишут. Потому что не читают.

А может, у вас просто нет друзей?

26

«Как ты думаешь, почему я совершил самоубийство? (Совершу: в этом мало сомнений.)