Всего лишь зеркало

Поворачиваю. Иду прямо к зеркалу, оно все увеличивается и увеличивается в размерах. Напрасно я опасался, что оно может оказаться у меня за спиной. На всякий случай оборачиваюсь: пустыня до самого горизонта. Вновь вижу перед собой зеркало. Подхожу к нему, не меняя скорости. Просовываю ногу в зеркальный овал. Зеркало должно бы разбиться, однако оно, не меняя своей стеклянно-зеркальной субстанции, легко пропускает меня сквозь себя, в зазеркалье, и на моих глазах срастается, затягивается поврежденная амальгама, словно плазма.

Я иду в другую сторону. Не прибавляю, но и не укорачиваю шаг. Иду в другом направлении, неизвестно куда, но у меня на душе радостно и немного тревожно. Постепенно приходит ощущение, что я все делаю правильно.

Набираюсь решимости. Оборачиваюсь.

Зеркало исчезло.

Я, не сбиваясь с темпа, продолжаю идти вперед. Вхожу в город. Подхожу к собственному дому. Захожу в подъезд, поднимаюсь на свой этаж. Открываю собственным ключом дверь собственной квартиры. Вхожу. Подхожу к дивану. Ложусь и закрываю глаза.

Открываю глаза – и нахожу себя лежащим на диване.

В своей комнате.

В своем городе.

Вокруг что-то изменилось.

28

Я вышел на улицу. Уже весеннее голубенькое небо было затянуто сизыми дымами, клубящимися из бетонных труб, жерла которых были направлены, очевидно, против белоснежных ангелов; лоскуты свободного подсиненного пространства были заляпаны какими-то неопрятными пятнами, и только светлый аквамариновый луч, рассекавший небо напополам, – расплывающийся след от реактивного истребителя – вселял оптимизм. На другой стороне неба скромно, хмурой аскезой, бледнел кружок луны, словно упрек и одновременно облатка, протянутая страждущим строгим неулыбчивым пастырем.

Всему хватало места, не было только чистоты и простора.

Я уставился себе под ноги. В грязных лужах отражалось небо. Тогда я поднял глаза на прохожего, чем-то напоминающего Алика. Он опустил свой взгляд вниз. Я отвел глаза в сторону – и вдруг увидел даму, попавшую в мой роман под именем Мешок Историй. Она подтянула к себе пса на поводке, словно опасаясь, что я на него брошусь. (У собаки была кличка Лео и подрубленная морда, отчего псина производила впечатление недоделанной.) Я кивнул ей и пошел дальше, сопровождаемый изумленным взглядом Лео. В этом мире, кажется, не потеряли способность изумляться только собаки.

И вдруг до меня дошло: все люди в буквальном смысле сумасшедшие. С ними можно общаться только на собачью тему «пожрать – поспать – повеселиться». Люблю повеселиться, особенно пожрать. Все, что касается проблем брюха (а это природа и социум), – всегда пожалуйста. Тут они мудры и талантливы. Но как только дело касается понимания, смысла или «философии», требующих умения удивляться, – все становятся сумасшедшими. Никого ничем не удивишь.

Я писал для сумасшедших: вот откуда моя тягучая вековая тоска.

Я один в мире сумасшедших.

Мне стало весело. Оттенки сумасшествия – правый, левый, диссидент, буддист, христианин, демократ, зеленый, голубой, рыжий, что там еще? – меня давно перестали интересовать.

Я остался один. А круглое одиночество, насколько мне известно, является в культуре символом смерти. Нулем. Чтобы возвратиться к людям, надо было признать себя сумасшедшим, а их нормальными. Нужно было стать, как все. Но это мне никак не удавалось. По всему выходило, что сумасшедший не я, а они, несмотря на подавляющее количественное превосходство. Соотношение могло смутить кого угодно: один (просто один, как земной шар, безо всяких нулей) – к семи миллиардам (это сколько же нулей!). Когда роман выйдет, будет один к восьми, а может, к девяти; десяти миллиардов земной шар может просто не вынести и превратиться в ноль; значит, один к десяти нереально.

Чтобы доказать себе, что я еще жив, я решил чего-нибудь захотеть. Чего мне хочется?

Когда первый страх прошел (секунд десять-пятнадцать мне абсолютно ничего не хотелось: пустота, вакуум…), мне представились груди Оленьки. Круглые. Похожие на два ноля, к сосцам которых присасывается всякая начинающая жизнь. Я очень обрадовался: мне очень хотелось, чтобы мне захотелось именно Оленьку.

Инстинктивно (привычка – вторая натура) я поднял голову вверх. Небо потеряло краски, а луна набирала свет. Она выпукло выпирала из тьмы и стала удивительно похожа на воплотившийся ноль (если отвлечься от ассоциаций с женской – Оленькиной! – грудью). В мире все обнулилось. Но начало это было или конец – неизвестно. Куда дальше?

Скажу тебе, Алик, куда (или Жан? Псевдоним потянул за собой псевдожизнь…). Дальше – вниз, в смысле, вверх. К Оле, вот куда. Все-таки дорога жизни – это на круги своя. Нарезай по спирали круги-нули – это и есть прямая дорога жизни. Дорога ведет в никуда, а жить надо со смыслом. Ничего себе задачка. Чтобы весело истреблять иллюзии, надо плодить их в бешеном количестве и подсовывать себе, как спасательные круги. Что-то в этом духе. Понимаешь?