Всего лишь зеркало

Извините, что поздно сообщаю Вам об этом, но думаю, Вам приятно было бы это слышать. Думаю, что Вы были бы счастливы, если бы я Вам достойно возразил. Может быть, дошло бы и до шампанского…

Извини, Алик-Жан. И большое человеческое спасибо.

29

Телефон Оли упорно не отвечал.

Я сразу же решил, что она исчезла.

От чувства фатальной утраты у меня даже засосало под ложечкой. Два дня с утра до поздней ночи я с механической регулярностью набирал номер ее телефона. После тринадцатого гудка я давал отбой. Через час набирал снова.

И я так привык к монотонным тягучим гудкам, удивительно созвучным моему темному настроению, что не сразу узнал ее голос, когда она взяла трубку. Мне даже не понравилось, что кто-то мне отвечает. Мне уже не нужен был никто.

– Слушаю, – сказала Оля.

– Это я. Ты мне нужна.

Я произнес это настолько неубедительно, что мне стало неловко, как в юности. Слова были правильными, честными, но пустыми. Не так надо было говорить о том богатом и сложном чувстве, которое распирало меня два дня тому назад. Да, общение с людьми – это сплошной труд. Расслабиться нельзя ни на секунду. Но именно общение и держит тебя в форме.

– Извини, – зачем-то добавил я. Это прозвучало уж и вовсе по-дурацки. Я бы на ее месте бросил трубку и пошел пить кефир.

– Ты зачем звонишь? – спросила Оля, мягко протягивая мне руку.

– Понимаешь…

И я изложил все, что накопилось у меня на душе. Это заняло минут двадцать.

Оля плакала.

– Что случилось? – глупо спросил я, не испытывая при этом никакой неловкости.

– У меня умерла Муся.

– Кто такая Муся?

Я похолодел, готовясь услышать самое страшное.

– Кошка.

– Ты что, два дня ее хоронила?

– Нет. Я была дома. Лежала и плакала.

– Почему же не поднимала трубку?

– Я отключила телефон.

– Понятно. А сейчас ты в порядке?

– Нет, не в порядке.

– Что же будем делать?

– Не знаю. Ты бесчувственный эгоист.

– Не исключено. К тому же я страдаю клипофобией.

– Тебя надо бросить, чтобы ты побыл один. Ты знаешь, что такое одиночество?

– Конечно. Эгоисты ведь одинокие люди. Скажи, а как выглядела твоя кошка?

– Она была красивой. Большие глаза, пушистый хвост.

– Удивительно. А какого она была цвета: черного или белого?

– Ты думаешь, что кошки бывают только черные или белые? Она была пестренькая.

– Оля, а ты, случайно, не буддистка?

– Нет.

– Значит, для тебя кошка не больше чем кошка?

– Ты ничего не понимаешь. Она была мне другом.

– Пестренькая кошка?

– Да, кошка. Муся.

Я действительно ничего не понимал. Впрочем, удивляться не спешил. Кошка Муся была хоть родом с этого света, земным существом, а мой далекий друг…

Спроси меня кто-нибудь о моем несуществующем, но несомненно реальном друге Zero – и я бы ничего толком не объяснил.

В таком состоянии лучше всего писать романы.

30

Экран телевизора, заменяющий окно в мир, загорелся нежной голубизной, заимствованной у весеннего неба. Оказалось, что небо и было в кадре, ибо именно в небо упирался купол собора Святого Петра в Риме.

Показывали церемонию прощания с усопшим Папой Римским, наместником Бога на Земле. Миллиард католиков осиротел. Континенты трогательно рыдали. У всех остальных были свои Папы и свои наместники. Однако все люди, представители разных рас и вероисповеданий, дружно кивали головами: мир потерял великого праведника, который хотел примирить всех нас. Получалось, что на свете не было мировой войны, но это не означало, что был мир. Какое-то неестественное перемирие царило на Земле, и никто не знал, как долго оно продлится. Папа был хрупким символом чего-то важного для всех. На всякий случай в небе над площадью барражировали самые современные военные вертолеты, чудо техники; на крышах расположились снайперы, оснащенные чудо-винтовками; четыре миллиона паломников, прибывших проститься с Папой, общались со своими близкими при помощи мобильных и сотовых телефонов. Человечество не сводило глаз с Рима.

– Сначала нам было невыносимо тяжело, – говорили верующие. – А теперь мы радуемся за Папу: он предстал перед Богом.

Интересно, подумал я, встретится ли Алик с Папой? Это было бы большим сюрпризом для господина Бакланова. И о чем бы они стали говорить?

Печальное неспешное зрелище, образцово-показательное укрощение суеты. Тщательно продуманный ритуал, вполне достойный кончины наместника Бога. Траурный пурпурный колор в белом обрамлении, мрамор склепов. Но чего-то не хватало.

Ах, да, рекламных пауз.

XXI век на дворе. Амен.

На другом канале, в популярном ток-шоу, тучная, но не лишенная элегантности, дама, чем-то похожая на Мешок Историй, уверяла публику, что, идя в церковь на исповедь, всегда прихватывает с собой милую Леди, породистую суку аристократических кровей. Вот эту прелесть, лежащую у ее ног. И эта сука кается в грехах даже искреннее, чем сама хозяйка. «Это несомненно», – признавалась дама. Услышав такое признание, сука решительно залаяла. Отзывчивая публика сочувственно качала головами.