Вселенство

Отходить от его кроватки нельзя. В любой момент может настать необходимость отсосать скопившуюся в трахеостоме слюну, мешающую дышать. Для него это муки.

Медсестры боятся это делать. Я понимаю, что кроме меня ему никто не будет помогать. Загоняю страх внутрь, сжимаю сердце в кулак, стараюсь не чувствовать душевной боли.

Мы около него дежурим сутками: я – днём, моя свекровь, его бабушка – ночью. Мы ловим каждый его вдох и движение и подробно передаём друг другу.

Так не хочется уходить, но нужны силы. Я более-менее спокойна, потому что свекровь – врач педиатр.

Когда ребёнок находится в стерильном боксе, из-за гула кондиционеров родителям приходится кричать через стекло.

Танюша шести лет хочет, чтобы мама ей почитала. Можно использовать переговорное устройство односторонней связи, которое находится на посту. Мама, вооружившись книжкой, принялась за дело: одна рука на клавише «Привета», другой – листает страницы. Через несколько часов беспрерывного чтения спрашивала: «У кого-нибудь ещё есть книжка, а то я уже всё прочитала? Да нет, я не устала, лишь бы для неё время быстрее шло».

Самоотверженные мамы. Здесь по-другому нельзя.

Кажется, я загнана в тупик. Сдвиги в положительную сторону после полной парализации ребёнка есть, но очень маленькие. Профессор невропатолог, приехавший для консультации за большие деньги, не сказал ничего утешительного. Онкологи практически обходят нас стороной, не собираясь проводить никакого противоракового лечения. Три дня бегаю за ними и умоляю сделать УЗИ брюшной полости, потому что у него очень большой живот. А вдруг это опухоль прогрессирует?…Видимо смотрят, как на пропащих.

Уже идет разговор о переводе нас в инфекционную больницу с диагнозом «Вирусный энцефалит». Я в ужасе-уж там-то точно никто не будет проводить химиотерапию.

Мы пытаемся упросить врачей оставить нас в Онкоцентре, но никто не хочет брать ответственность на себя.

Я плачу каждый день над его кроваткой. Больше всего меня беспокоят постоянно заведенные вверх глазные яблоки – «заходящее солнце», как сказал невропатолог.

Я чувствую, как у меня появляется ощущение бессилия и остаётся мало надежды.

2.3 Зыбкая надежда на помощь

В один из вечеров, когда я оставалась ночевать в отделении (для меня сделали исключение), позвонила моя мама и сказала: «Есть доктор, который сказал, что попробует помочь. Если ты дашь своё согласие, то он завтра приедет, только об этом никому нельзя говорить». Я пессимистично подумала: «Неужели ещё кто-то может нам помочь? Он такой тяжелый, что от него все уже отказались, – а маме сказала, – Нам нечего терять. Пусть приезжает».

Доктор В.Ю.Лисицын приехал на следующий вечер, 21 апреля 1997 года. Посмотрел ребёнка, назначил лечение, на внешний вид очень простое и незатейливое. Я опять пессимистично подумала: «Разве это может помочь – без таблеток, уколов, микстур? Конечно, попробуем, а что нам ещё остаётся делать?! Я верю во всякие потусторонние силы, но в нашем случае… Спасибо и на том, что хотя бы взялся». Единственное, что меня поддержало и успокоило, это слова доктора: «Об этом ты не печалься».