Как передать мой ужас и шок от всего увиденного?!
Первый раз в жизни я рыдала на людях – в метро: комок в горле и слёзы по лицу крупными каплями, которые нельзя было сдержать. Я не могла выговорить ни слова, во мне стучала одна мысль: «Горе-то, какое! Что стало с моим мальчиком? Был такой хорошенький, а теперь, где ты, сыночек?» Это не укладывается в голове.
Дошла до дома, закрыла дверь и сползла по ней в бессилии и рыдании: «Мне ничего не надо, Господи! Верни мне моего сыночка! Я буду счастлива: сидеть с ним под забором без корки хлеба и крыши над головой, только с ним прежним, весёлым. Мне ничего не надо, Господи, кроме моего ребёночка!».
Кажется, что этого уже не переживёшь. Почему нет предела горю?
Слёзы высыхают на глазах, но в сердце они остаются.Из стерильного бокса вышел пятилетний мальчуган. «Мне кажется, он подрос, – говорит его мама, – А был там всего две недели». Данила катит перед собой капельницу, мама помогает: «Ну, как ты, заяц? Он ещё ничего не понял». Потом они сидят вдвоём обнявшись, и мама что-то шепчет ему и уговаривает. После трансплантации костного мозга дети становятся очень раздражительными и капризными. Три года этот ребёнок боролся с болезнью – три операции, два рецидива. Его мама молодая, очень эмоциональная женщина. Перед «высокодозкой» необходимо было пройти обследование. «Если что-то опять найдут, забираю ребёнка и уезжаю! Не могу больше! Нет, у нас всё будет хорошо, правда?» – говорит она.
А мы опять вместе. Илюшу перевели из реанимации в отделение. «Сыночек…». Не видит…Давай-ка я тебе спою песенку, твою любимую…» Он слышит меня. Боже, как хорошо-то! «Давай я тебе ещё одну песенку спою.
За печкою поёт сверчок,
Угомонись, не плачь, сынок».
Уже комок к горлу подкатывается – «угомонился» так, что плакать не может – из горла торчит железная трубка, он через неё дышит и издаёт звуки.
«Там за окном морозная,
Светлая ночка звездная».
Нет, больше не могу петь, а то разревусь в голос – для нас не день, а действительно, морозная ночь. Попробую продолжить:
«Ну, отдохни хоть капельку,
Дам золотую сабельку.
Только усни скорей сынок,
Неугомонный мой сверчок…
Да, вот это слово… Когда же ты был неугомонным, котик? Только сейчас по-настоящему понимаю, какое это было счастье.
«Дай йогурт! Дай йогурт!» – просит Валера, мальчик двух с половиной лет, с Камчатки. Уже больше девяти месяцев безвылазно: две операции и трансплантация. «Василич, дай жвачку!» – это он дежурному врачу пятидесяти лет. Шустрый мальчик, с виду и не скажешь, что столько перенёс. «Папа!» – каждому мужчине, зашедшему в отделение. То разрисует стены маркером, то красками, то съест упаковку жвачки – проблем у отделения хватает. «Он у нас тут говорить научился и на горшок ходить!» – хвастаются медсёстры.
«А нас выписывают, – говорит настороженно его мама, – Опять в лёгких что-то нашли, но что – не понятно. После «высокодозки» уже ничем не возьмёшь, только операция, а её решили не делать – под майские праздники всех выписывают. Говорят, приезжайте через месяц на контроль. Неужели столько времени и всё напрасно? Это с ума можно сойти!»
Молодая женщина рисует море, корабль, вулкан и красное солнце. «Лиль, скажи честно, это Камчатка?»