Действия армии Гамилькара из базы на мысе Эркте были в целом успешными и давали пунийцам тактическое преимущество, однако стратегическое доминирование римлян было непоколебимым. Бесчисленные мелкие стычки могли быть эффектными и даже победоносными для карфагенян, однако польза от них была весьма ограниченной – переломить ход войны они не могли. Осознав это, Барка попытался перейти в масштабное наступление и отбить у римлян один из ключевых захваченных ими пунктов – расположенный на одноименной горе город Эрикс. Задуманное предприятие было крайне рискованным, поскольку римляне контролировали не только сам город, но также подступы к горе, разместив у подножия укрепленный регулярный лагерь. Еще один отряд римлян находился у вершины, в знаменитом святилище Афродиты Эрикской. Казалось, римские позиции неприступны, однако именно это обманчивое ощущение сыграло на руку карфагенянам. Операция была разработана и проведена блестяще: выведав у местных жителей тайные тропы, по которым можно было подняться на гору, Гамилькар под покровом ночи тайно провел свое войско мимо римского лагеря к Эриксу и, воспользовавшись эффектом неожиданности и беспечностью дозорных городского гарнизона, внезапным штурмом овладел городом. Целиком полагавшиеся на размещенный у подножия лагерь и считавшие появление врага в городе немыслимым римские солдаты были застигнуты врасплох и не смогли оказать даже минимального сопротивления. Иначе повели себя римляне, засевшие в святилище Афродиты. Занимая хорошо укрепленные самой природой позиции и своевременно узнав о захвате Эрикса пунийцами, они дали захватчикам жестокий отпор, надежно закрепившись на вершине горы. В результате сложилась следующая ситуация: в городе засели карфагеняне, а на вершине горы и в лагере у ее подножия надежно закрепились римляне (Polyb. I, 58, 1–2; Diod. XXIV, 8, 1).
Тактический успех пунийского военачальника не подлежит сомнению, однако стратегически, как ни странно, выиграли римляне. Теперь пунийское войско оказалось запертым на еще более ограниченном пространстве и имело гораздо меньше возможностей для осуществления внезапных вылазок, которые к тому же могли совершаться лишь на территории между городом Эриксом и римским военным лагерем у горного подножия. Более того, в отличие от позиций «на Геркатах» здесь у карфагенян не было удобной гавани, позволявшей беспрепятственно доставлять необходимые припасы. Теперь к подходившим к берегу пунийским кораблям воинам Барки приходилось прорываться с боем, неся существенные потери. Противостояние в районе горы Эрикс затянулось еще на два года, достигая невероятного уровня ожесточения. Об одном из его поучительных моментов, относящемся к 243 г. до н. э., сообщает Диодор Сицилийский, стремящийся показать благородство Гамилькара Барки и высокомерие противостоявшего карфагенянину римского военачальника – консула Гая Фундания Фандула. Однажды, после очередного кровопролитного сражения, пунийский полководец отправил к римлянам посланников с просьбой о перемирии для того, чтобы забрать для погребения тела погибших. Консул отказал, ответив, что разумно договариваться о возвращении живых, а мертвым, дескать, уже все равно. Когда же вскоре римляне сами понесли значительные потери, римский полководец был вынужден обратиться к Гамилькару с аналогичной просьбой: «Когда Фунданий послал глашатаев для договора о погребении погибших, Барка ответил весьма отлично от предыдущего случая. Ибо, заявив, что он находится в состоянии войны с живыми, но не имеет разногласий с мертвыми, предоставил разрешение на их захоронение» (Diod. XXIV, 9, 2–3). В целом же, используя яркое сравнение Полибия, во время боев на Эриксе «самые государства противников уподоблялись породистым дышащим боем петухам. Не раз такие птицы, потерявши от изнеможения способность владеть крыльями, находят себе опору в собственной отваге и продолжают наносить друг другу удары, пока наконец мимовольно не кидаются друг на друга, быстро сцепливаются, и тогда один из них падает замертво. Подобно этому римляне и карфагеняне, утомленные трудами непрерывной борьбы, истощены были вконец, а налоги и расходы, удручавшие их долгое время, подорвали их силы» (Polyb. I, 58, 7–9).