Всему свое место. Необыкновенная история алфавитного порядка

К XIV в. к дистинкциям и флорилегиям добавились компендии, которые черпали материал из обоих этих источников, а также из церковных энциклопедий, канонического права, порой даже из произведений современных мыслителей, таких как Гроссетест. Все они по-прежнему ориентировались главным образом на нужды проповедников. Но теперь, вместо того чтобы полагаться на одну книгу, потенциальный автор проповеди мог начать с определения dictio – термина, который составлял основу данной части проповеди, «например, Humilitas (смирение), [или] Patientia (терпение)». Его он мог посмотреть в дистинкциях, или в «Сентенциях» Петра Ломбардского, или в одном из многочисленных флорилегиев и компендиев, выстраивая свою аргументацию «на основе множества авторов, содержащихся в них»[213]. Для простоты использования в большинстве сборников теперь имелись заголовки, расположенные в алфавитном порядке, хотя предубеждение против неиерархической композиции продолжало проявляться время от времени. Один из авторов лукавил, что алфавитный порядок в его труде является вспомогательным и даже случайным, а то и вовсе незаметным: «Не возьмет верх в духовном конфликте тот, кто сначала… не очистится от скверны телесных грехов… поэтому представляется наиболее уместным [начать]… с главы „Абстиненция“», – писал он, хотя, конечно, на самом деле начал с «Абстиненции», потому что «ab» было первым в списке по алфавиту[214].

Использование алфавитного порядка в сочинениях такого рода стало ожидаемым явлением, и это ожидание постепенно распространилось на другие жанры. Книги, материал которых не поддавался алфавитному расположению, снабжались вместо этого указателями, составленными либо владельцами, либо переписчиками рукописи. В одной из рукописей «Золотой легенды» (Legenda Aurea), агиографического сборника середины XIII в., имеется примечание о том, что переписчик добавил к тексту указатель, для того чтобы проповедники могли «быстрее и легче» найти необходимый пример[215].

Центром разработки инструментов, использующих алфавитный порядок, стал, без сомнения, Парижский университет. Преподаватели и студенты съезжались в него со всей Европы, обращаясь к неиссякаемому источнику знаний, который подпитывали всевозможные родники: цистерцианские указатели, доминиканские конкорданции и оксфордская система нумерации строк с ее принципиальным нововведением в виде использования арабских цифр. К середине XIII в. отсюда вышли полные предметные указатели к трудам Августина, Фомы Аквинского и Аристотеля (в последнем случае речь шла о первом справочном инструменте для светских наук)[216].

Обращение не только к церковной, но и к светской учености имело важное значение: к XIII в. чтение больше не рассматривалось исключительно или в первую очередь как форма религиозного служения или медитации и произведения, составлявшие круг чтения, уже не рассматривались непременно как священные тексты, дарованные Богом или несущие авторитет отцов церкви[217]. Чтение теперь могло рассматриваться попросту как полезное (utilis) занятие. Угуччо Пизанский, автор сочинений по грамматике и этимологии, отчетливо различал созерцательное и утилитарное чтение, хотя по-прежнему полагал, что конечный, измеримый результат чтения должен иметь общественную значимость, а не состоять в одном только личном совершенствовании или удовольствии: «Мы не назовем literator [ученым] или literatus [книжником] того, кто владеет множеством книг и смотрит в них. Напротив, мы называем literator [ученым] или literatus [книжником] того, у кого есть способность… превращать буквы в слова, а слова в речи»[218][219].

Стремление изучать тексты, обращая внимание на отдельные их части или темы, привело к появлению новых способов расположения слов на странице. В XIV в. книги впервые приобрели целый ряд инструментов и характерных черт, которые в наше время кажутся само собой разумеющимися: оглавление и указатели; деление на главы, разделы и абзацы; адресованные читателю примечания – в виде заметок на полях (впоследствии они превратились в постраничные сноски) или отдельных текстов, обзоры и краткие содержания[220]. Все они стали непременными составляющими книги.