Всеволод Иванов. Жизнь неслучайного писателя

Остается сказать, что это невеселое произведение Лунц назвал «Хождения по мукам». И если были в прозрении Лунца какие-то крохи правды в отношении Иванова, то «корысть» автора «Возвращения Будды» лежала все-таки в плане творчества, а не денег. Так, поэт-«серапион» Н. Тихонов писал в начале 1924 г. тому же Лунцу: «Всеволод Иванов приехал на днях сюда. 10-го уезжает в Китай. Держал себя вначале как Чацкий, собирал кружок вокруг себя и говорил: вы все пресмыкаетесь! Вы все пыль – за одиннадцать журналов можно всех купить и распластать – потом стал Хлестаковым и укладывал чемоданы». За этими не очень дружелюбными словами, несомненно, усладившими Лунца, стояло все-таки реальное недовольство Иванова если не всей отечественной литературой, то своими произведениями точно. Тихонов рисует совсем не романтический облик Иванова: «Отрастил баки, потолстел – пишет неровно: написал роман (“Северосталь”), повесть, шесть рассказов и пьесу – гротеск в четырех действиях. Как тебе нравится эта производственная программа?»

Насчет баков Иванова нельзя сказать что-то компрометирующее – неужто тоже признак «мытаря»? А, принимая во внимания дату его письма-«докладной» Лунцу, 2 февраля, мы можем уверенно сказать, что сообщается в нем об очередном собрании группы (по традиции – первого февраля). Но, наверное, его и впрямь никто всерьез не поддержал и не воспринял – как Чацкого в его одиноком противостоянии «фамусовскому обществу». И могли даже принять за сумасшедшего, как героя Грибоедова. Выдавать себя за ревизора, быть с Пушкиным «на дружеской ноге», если считать «Пушкиным» Пильняка – что может быть противоестественнее по отношению к Иванову?

Но Пильняк был уже не тем, что в 1922 г. Лит. дела его шли уже не так гладко: «Английские рассказы», книжечку по следам пребывания в Британии, советская пресса бранила, роман «Машины и волки», только еще начатый, не сулил чего-то нового в его творчестве, да и писать он его не торопился. Критика же была особенно оголтелой со стороны журнала с красноречивым названием «На посту», будто не литераторы они, а солдаты. И с противниками своими эти новоявленные защитники чистоты литературы, которая должна быть только красной, большевистской, коммунистической, не церемонились, расправляясь, как с врагами. В первом же номере их журнала, вышедшего в июне 1923 г., была опубликована грубая статья с инициалами «М. П.» «Литературная пильняковщина». Нападению подвергся не только Пильняк, но и его ближайший соратник Никитин, автор повести «Рвотный форт», названный клеветником, поставленный в один ряд с И. Эренбургом и О. Бриком. И так всю осень! Не складывалось у Пильняка и с редакторством в издательстве Воронского «Круг». Еще в апреле 1923 г. он писал Федину: «С “Кругом” – очень плохо. “Круг” вырождается в комиссариат, про себя я решил, что, если так будет дальше – я уйду». «Комиссаром» тут назван Аросев, писатель-коммунист, а заодно и «купец», который вдобавок еще поименован «главным злом».

Чуковский в своем дневнике показывает совсем другого, может быть, как раз и подлинного Пильняка: «(…) был у Пильняка в издательстве “Круг” (…). Ходят без толку какие-то недурно одетые люди (…). Все эти люди трактирные. Пильняк со всеми на “ты”, рукописей ихних он не читает, не правит, печатает что придется. В бухгалтерии – путаница: отчетов почти никаких. “Барышни” не работают, а болтают с посетителями – особенно одна из них (…), фаворитка Пильняка (…). В распоряжении редакции имеется автомобиль, в котором чаще всех разъезжает Пильняк. Я с Пильняком познакомился ближе. Он кажется шалым и путаным, а на самом деле – очень деловой и озабоченный. Очень забавна его фигура: длинное туловище, короткие ноги, голова назад, волосы рыжие и очки. Вечно в компании, и всегда куда-нибудь идет предприимчиво, с какой-то надеждой» (17 февраля 1923 г.). Чуковский, с репутацией критика не очень глубокого, имел зато отличное чутье на людей живых, главным образом литераторов. Его эпохальный «Дневник» – настоящий роман в лицах о двух третях ХХ века, и его портрету Пильняка вполне можно верить. Тем интересней, что о Иванове в нем только вскользь. И если Иванов дружил с этим «шалым и путаным», с нескладной фигурой и в то же время очень деловым и здравомыслящим человеком, значит, отчасти и сам был таким же: дружишь ведь с тем, чьи качества характера тебя привлекают, на кого и сам хотел бы быть похожим.

В кругу «чужих» сюжетов. Чудесный «Фокин»