Всеволод Иванов. Жизнь неслучайного писателя

Но 1924 год – не 1922-й. Круг писателей к тому времени резко расширился. Издательство «Круг» – весьма подходящее название! – одно из мест, где это прибавление в полку писателей было особенно заметным. Мы уже знаем, что мемуарам Иванова «История моих книг» можно верить только частично. Но ясно, что Иванова принимали за писателя советского, «своего», каким он тогда себя не чувствовал. Потому что не было определенности, ясности во всей отечественной литературе, ступившей в нэп. Мощному влиянию эмигрантско-«берлинской» литературы со всей ее антисоветской подоплекой и крупнейшими мастерами слова надо было противопоставить безупречно советское, с расчетом на своих, а не сбежавших за границу гениев. «Напостовцы» нужным напором и хваткой обладали, но явно перегибали. Сначала они, организовавшись в МАПП (Московскую ассоциацию пролетарских писателей), повели наступление на ВАПП (Всероссийскую ассоциацию пролетарских писателей), где сидели мягкотелые члены группы «Кузница», потом на «попутчиков», получивших солидное подкрепление в лице вернувшихся из Берлина Толстого, Белого, Шкловского. На прицеле были и свои, внутренние эмигранты, смущавшие молодежь: Замятин, Волошин, Есенин и особенно Пильняк. Большой победой для Лелевича, Родова и присоединившегося к ним позже Л. Авербаха было обретение своей трибуны – журнала «На посту», в каждом номере которого раздавались зубодробительные речи, буквально уничтожавшие литературных «врагов». А как иначе, если в редакционной статье дебютного номера главной целью провозглашалась «марксистская критика современной литературы» и «борьба со всякими уклонениями и извращениями», особенно «с теми литературными группировками, которые открыто или под маской внешней революционности проводят контрреволюционные идеи». Доставалось буквально всем: по отдельности (статья «На ущербе» о деградации группы «Кузница», статья «Бывший Глав-Сокол, ныне Центро-Уж», об ослаблении классового содержания в творчестве Горького) и скопом (статья «Клеветники» о Эренбурге, О. Брике и Никитине); начиналась недолгая война с группой и журналом «ЛЕФ» Маяковского и длительная – с «народниками» из «Красной нови» и персонально с Воронским. Не зря в Русском Зарубежье окрестили журнал «На посту» изданием «с полицейскими функциями». Мало хорошего для «попутчиков» сулила «мировая» между МАПП и ЛЕФ – соглашение о сотрудничестве во имя «классовой художественной политики» и «классовой пролетарской литературы».

Иванов, бывший пролетарский писатель, по крайней мере, номинально, уже далеко ушел от былых деклараций и симпатий к пролетлитературе. А в новом своем пугающем облике «напостовства», сразу же показавшего свой оскал, пролетлитература была для Иванова неприемлема. И потому его подпись стоит под известным обращением 36 писателей в отдел печати ЦК РКП(б) против нападок одиозного журнала и его авторов. Но это было уже в мае 1924 г. В 1923 – начале 1924 гг. он еще искал опоры, союзников для своего менявшего облик творчества. В «Северостали» он солидарен с Пильняком, в пьесе «Алфавит» шел за Зощенко, в «Долге» и «Заповеднике» искал сюжет для приключенческого романа в стиле Толстого. А рядом начали появляться новые первоклассные таланты, особенно яркие – Бабель и Леонов. А еще были Булгаков, Сейфуллина, М. Пришвин, В. Шишков, А. Чапыгин. И как он, бывший поэт, мог пройти мимо огромного таланта Есенина и Пастернака, Мандельштама и Ахматовой, того же «крамольного» Волошина. Нам известна уже родовая черта творчества Иванова – сохранять свой сибирский родник писательства и в то же время быть чувствительным к другим оригинальным писателям, неуловимо тонко претворять их находки в своих произведениях. Приходилось прислушиваться к этим новым лит. голосам, если новых «Дитё» и «Бронепоезда» в эти переходные 1923–1925 гг. создать не удалось. Песенно-степное начало, русско-«киргизская», сибирская образность теряли свою актуальность, точнее, были уже недостаточными. Проза должна быть прозой, как писал Тынянов, и это надо было держать в голове. В конце концов, как это было в отечественной литературе со времен Ломоносова, важно не литературное направление, школа, группа, а собственная творческая индивидуальность. Тот же Блок был выше символизма, а Ахматова – акмеизма. Потому и был неудобен Пильняк, что был выше школ (влияние на него Белого было не больше, чем Ремизова или Бунина).