Что уж говорить о Всеволоде Иванове, если Михаил Булгаков, самый гонимый и обижаемый властью, самый чужой ей писатель, задумался над пьесой о Сталине. Размышлял о ней с 1935 г. И даже когда писал учебник по истории СССР, тоже думал о нем же. И особенноо его революционной юности: в рабочей «тетради № 2» он начал было конспектировать биографию вождя под названием «Материалы для биографии И. В. Сталина», закончив ее 1903 годом, т. е. ссылкой. Этого вполне хватило для пьесы, названной впоследствии «Батум» и законченной в июле 1939 г. Работал Булгаков над пьесой в те же годы, что и над «Мастером и Маргаритой», романом тоже, несомненно, о Сталине. И в том, что творит Воланд и его подручные – в комически-ужасных и одновременно абсурдных «кунштюках», вплоть до убийств – опознается Сталин образца 1937–1938 гг. в типично булгаковском феерическом стиле. В «Батуме» Булгаков, видимо, представил юность «Воланда»-Сталина, когда он еще только обнаруживает свой демонический дар. При этом видно, особенно по грузинско-сталинской части «Курса истории СССР», что писатель честно хочет писать строго биографическую вещь. А получилось опять что-то полумистическое.
Так, уже в тюрьме ему удается так взбаламутить народ, что начальник тюрьмы произносит в его адрес: «У, демон проклятый!» Его судьбой вынужден заняться сам Николай II, утверждая трехлетнюю высылку Сталина в Сибирь. Через месяц ссыльный бежит, и тут без чуда не обошлось: провалившись при бегстве в прорубь, Сталин погиб бы, если бы не изба с «добрыми людьми, тулуп и пятнадцать часов сна». Получается, он обязан был своим восхождением «демонизму», «воландству», дару подчинять себе людей разных, руководить ими при помощи марксистской идеологии. Сталин это заметил и потому запретил «Батум». А вот Троцкому, в конце 1930-х писавшему книгу о Сталине, суть диктатора была ясна и так. Да и документов для создания портрета Сталина у него было намного больше. И там про то, что он «своим высокомерием и цинизмом внес склоку в общество друзей», про «ядовитый цинизм», грубость и мстительность.
Знать бы все это и другое и Булгакову, и Иванову! И не написали бы тогда они свои недалекие произведения. Но если блеск булгаковского легкого стиля мог спасти любую тему, сюжет, произведение в целом, то большой объем романа «Пархоменко» оказался и большим провалом. И если в «Батуме» у Булгакова была «изюминка» в «демоническом» начале у Сталина, то Иванову использовать свой «творческий метод» – «тайное тайных» – просто не было возможности. Он сам себя загнал в рамки хроники Гражданской войны по линии Донбасс – Царицын – Украина с идеальными фигурами Пархоменко – Ворошилова – Сталина в центре повествования. Линия шпионства с явно комичным в своих потугах на «свой Тулон» Штрауба только оттеняет Пархоменко и других, придавая этому слесарю из Луганска еще больший масштаб. Хотя куда уж больше, если он «сызмальства примкнул к партии класса рабочих» и отныне его личность и имя соизмерялись только с ней и ее руководителями. И надо ли пересказывать все перипетии биографии всеволодивановского Пархоменко, совпадающей с «биографией» партии большевиков, как она описана в «Кратком курсе», начиная с демонстраций 1905 г. и заканчивая провалом польской кампании 1920 г.?