Всеволод Иванов. Жизнь неслучайного писателя

Было, видимо, что-то «блаженно-вдохновляющее» для Иванова-человека, ждавшего вполне возможного ареста, и для Иванова-фантаста в этом допущении возможности перехода из одного времени в другое. То был пример рассказа 1935 г. «Странный случай в Теплом переулке». А в 1940-м он пишет рассказ «Поединок». Там, во-первых, он перенесся в начало XIX в. и вновь со знанием дела и поразительной достоверностью описал данную эпоху, а во-вторых, изобразил дуэль бравого офицера Ивана Евграфовича с… Георгием Победоносцем, сошедшим с картины и причастным к уходу его невесты в монастырь. И здесь Иванов проявляет удивительное визионерство: уверенно указывает на невысокий рост, «простуженный голос», даже на возможную «невралгическую боль от долгого сидения на камне»; не забыл он и о «нарядном плаще, стянутом тонким металлическим ремнем». Как же тут не вспомнить исторические, «античные» главы «Мастера и Маргариты» Булгакова, написанные в реалистическом стиле, словно очевидцем, от лица Мастера и Воланда, лично встречавшегося с Пилатом, и от лица самого Пилата в «белом плаще с кровавым подбоем»! Но мог ли Иванов знать об этом романе и его содержании, о котором тогда знал только узкий круг друзей писателя? Или и здесь работало его «видение сквозь стены, время и расстояние», о котором еще в 1927 г. писал спутник Иванова по путешествию во Францию Л. Никулин?

Теперь, когда он узнал об аресте и расстреле Бабеля в январе 1940 г. и предполагал свою гибель, его способность к видению сквозь эпохи и расстояния, видимо, стала еще больше, обострилась. И образ царя Дмитрия Самозванца из «Вдохновения» в этом смысле самый яркий среди прочих и в пьесе, и в кругу произведений второй половины 1930-х гг. Будто шагнувший из эпохи начала XVII в., он жив, как никакой другой. Особенно в заботах о своем историческом бессмертии, выспрашивая пришельцев из XX в. об их эпохе и взгляде на его персону: «Э, старые басни Бориса Годунова (назвавшего Дмитрия Самозванцем. – В. Я.)! Это вздор, скажите вашим историкам. Историки! Ха! Я читал и Плутарха, и Тита Ливия, и Квинта Курция. Если б Александр Македонский прочел, что о нем сочиняли историки, он хохотал бы громче меня!» Если прибавить к этому определенные магические знания и способности Самозванца (называются книги по данной отрасли) и его намерение бежать из бунташной Москвы во время маскарада в образе капуцина – плюс умение менять облик, то Дмитрий предстает здесь настоящим чародеем, волшебником, Сатаной. Возможно, это было главной причиной отмены принятой уже было к постановке во МХАТе пьесы. Очевидно, вообще, в сталинские времена никому нельзя было писать о царях, вождях и тем более Самозванцах. «Хозяин» явно боялся сравнений.

А о чем теперь было писать и как? Потрясения последних лет приучали к особому восприятию этой неласковой, а то и ненавистной действительности – сновидному. Как будто смотришь на конец 1930-х сквозь другие эпохи в состоянии легкой летаргии, полусна, и невозможно смотреть иначе. В марте 1940 г. умер один-единственный современный великий творец-сновидец Булгаков. Одну из своих первых пьес «Бег» он так и назвал – «Восемь снов», а рождение замысла предшествующей пьесы, «Зойкиной квартиры», описывал в «Театральном романе» как сон наяву о «притоне курильщиков опиума», его жильцах и посетителях, что могло пригрезиться только безнадежно одинокому Максудову-Булгакову. Что уж говорить о пьесах-фантазиях «Адам и Ева», «Блаженство», «Иван Васильевич»? И что такое роман «Мастер и Маргарита», как не один большой сон писателя по имени Мастер о Пилате и горестно-одинокой жизни под покровительством Воланда? Смерть Булгакова, о которой Иванов не мог не знать, ибо знала вся Москва, была потрясением. Ее можно было и должно сравнить с катастрофой, сродни землетрясению или извержению вулкана, за которым следует нездоровая тишина, безмолвие, мертвенность. Его литературное наследие завещало писателям не трусить, не лукавить, а чтобы продолжать писать и в таких трудных условиях, лучше погрузиться в творческий сон, который помирит реальность и правду о ней в образах и символах иносказания.