Всеволод Иванов. Жизнь неслучайного писателя

Ибо где Иванов мог познакомиться со своей Марией, как не в цирке / балагане. А если вспомнить, что в августе (22–23 августа) 1917 г. Иванов «устроил драку» при закрытии кадетской газеты, то примерное время женитьбы на циркачке Синицыной – «до отъезда в Омск» – как-то подозрительно хорошо совпадает с этим почти цирковым событием. Очень похоже на то, что в Омске Иванов хотел начать новую жизнь, теперь уже и семейную, и, конечно, литературную, покинув и свои литературные «ясли» – Курган – и «няньку» – Худякова. Поэтом, как он, Иванов уже стать не мечтал, хотя стихи иногда писал. Он и на той, типографской конференции сентября 1917 г. слыл «писателем», потому что «ему пишет Горький», чем он сам и «хвастался», вспоминает он в «Истории». Почему его и не выбрали секретарем бюро печатников. И неслучайно, что именно там начал делать свою первую самодельную «книгу» – общую тетрадь с вклеенными в нее газетными вырезками своих рассказов под общим названием «Зеленое пламя». Как предполагают исследователи, эту тетрадь ему, скорее всего, выдали как делегату конференции. Об этом говорит обнаруженный Ивановым через сорок лет «протокол заседания конференции», тоже вклеенный и написанный от руки. Но забыл добавить, что на одном из оборотных листов были переписаны участники конференции – всего-то пятнадцать человек – а на другом листе написано слово «Дураки», подчеркнутое дважды.

С этого, условно второго, этапа его писательства биографу Иванова уже значительно легче. Больше мемуарных свидетельств о нем, так как резко расширился круг общения, новых, уже очных знакомств. Здесь ему встретились Сорокин, Тупиков, П. Дорохов, М. Плотников, отец и сын П. и А. Оленичи-Гнененко. Первый, Сорокин, стоил всех прочих знакомств, принеся ему и огромную пользу, и немалое разочарование, и обиду. Он и воспоминания об Иванове оставил невероятные по сплаву в них достоверного и вымышленного. Жаль, что в 1926-м, тенденциозным годом датированные, а не, скажем, 1919-м. Процитируем из них, например, такое. «В то время, – рассказывает Сорокин, – Иванов производил отталкивающее впечатление: вшивый, грязный, в заплатах». Больше это похоже на прибытие Иванова в Курган в конце 1915 г., когда он пришел пешком из Челябинска и жадно смотрел на дом Худякова, как на дворец. Тупиков записал, что познакомился с Ивановым «в Омске, в квартире Антона Сорокина» осенью 1916 г. Вспомним, как выглядел тогда Иванов: «Широкоплечий среднего роста молодой человек с густой русской шевелюрой, с лицом круглым и бледным, за стеклами пружинного пенсне поблескивали монгольские глаза». «Он был в черной суконной блузе с отложным воротником и нагрудными карманами, из которых торчали какие-то бумажки и коричневые толстые карандаши». И никаких вшей и заплат.

А вот воспоминания Гаврила Дружинина, земляка, соратника, сверстника Иванова. «Жил он одно время в какой-то заброшенной халупе над самым крутояром мутной Омки, в которой каждое лето тонуло много ребят. Не жилье у него было, а чулан. Низкое, крошечное окно, голые стены, из мебели – стул, стол, кровать. Большой город лежал ниже, при слиянии Омки с могучим Иртышом. Здесь же была рабочая слободка, а рядом с нею – городские бойни». «Был Иванов широкоплечим, статным юношей, но с бледным, испитым лицом. Одет плохо. Бог знает, на что он в то время жил и как питался. Но, черт возьми! – голову с властным взглядом молодой Всеволод Иванов всегда держал высоко, шаг у него был крупный, твердый. Ходил без шапки, что по тем временам было необычным и заставляло коситься на него прохожих. Бунтующего обличия паренек!» Не была ли вся эта бедность где-то и нарочитой, показной, в чем-то декорированной? Он ведь был пролетарием – вспомним рассказ «Полусонные» и его финал: «Пустите нас, мы с молотом!» и подпись: «Вс. Пролетарий». Через полгода, пишет Дружинин, «он переменил квартиру, поселился (…) на Проломной улице, в хорошем деревянном доме с большим окном на солнце (…) даже несколько потолстел, стал более разговорчив». В чем же причина перемен? В литературном успехе, не задумываясь, пишет Дружинин. Все это появилось у него, «когда рассказы и очерки Иванова стали появляться в газетах и журналах Сибири». Как «продвинутый» пролетарий – Иванов «вел заседания бюро печатников, где занимал самые крайне левые позиции» – вступил в Красную гвардию. Но большевиком Иванов тогда не стал, вступив в партию социалистов-демократов-интернационалистов – в группу «Новая жизнь». А попросту говоря, ушел к меньшевикам. Группа же «Новая жизнь» имела отношение к одноименной газете Горького, резко осудившей большевистский переворот и лично В. Ленина. Иванов поэтому в большевики не торопился. Не потому ли его и «забыли», отступая, красные, в чьей армии он числился в эту «первую» советскую власть? Но это будет в июне 1918 г.