За это время в жизни Иванова произойдет многое. Главное, это, конечно, присутствие Сорокина в его биографии и творчестве. К моменту их очного знакомства (осень 1917 г.) Сорокин уже написал свои главные произведения – пьесу «Золото» (1911) и повесть «Хохот Желтого Дьявола» (1914), далеко выходящие за рамки означенных жанров («стилизованная монодрама-примитив» и антивоенный памфлет-агитка). Главная тема этих произведений – безумие, сумасшествие человека, вдруг увидевшего, осознавшего, насколько противоестественно устроен мир, человеческое общество. Сам же Сорокин был человеком рационально устроенным. Иванов так и писал в мемуарном очерке, что «не встречал человека разумнее его». Иванов защищал и оправдывал Сорокина: «Вообще он был не лгуном, а выдумщиком». Однако не заметил, насколько этот фантазер был тщеславен, эгоистичен, себялюбив. Он был «из богатой семьи», известно и то, что «все родные Сорокина были старообрядцы-беспоповцы». Это наследственное сектантство затем откликнется в его творчестве духом неприятия всего традиционного в искусстве, эпатажем в жизни. Он уже создал себе имя, шел в одном ряду с Гребенщиковым, Новоселовым, Вяткиным, Шишковым. Он написал Иванову сразу после публикации в газете «Приишимье» двух или трех рассказов «открытку, подписанную “Король сибирских писателей”». В ней сообщалось, продолжает Иванов, что «рассказы мои весьма оригинальны, самобытны, что “Вы – гений”». О том, что каждого своего знакомого, занимающегося творчеством, он называл так же, Иванов узнал позже. Одновременно с похвалой Сорокина он написал Горькому, послав ему эти же рассказы. Похвала подтвердилась, и у Иванова появилось с тех пор сразу два учителя и наставника. В Омск он ехал именно к Сорокину, на лит. учебу и на сотрудничество с «королем сибирских писателей», который создавал «королевство» сибирских литераторов, где Иванов должен был стать одним из его «князей». Ибо считал его своим «проектом», своим детищем.
И видимо, была часть правды в тех его сомнительных воспоминаниях 1926 г., когда он писал, что стал «составлять (…) свою литературную компанию» из молодых начинающих писателей Тупикова-Урманова, И. Славнина, Иванова. Словно в противовес Гребенщикову, Новоселову и др., при явном тяготении Сорокина и Иванова к футуризму и лозунгу «сбросим с парохода современности» таких-то и таких-то. Это был «бунт бедных», но и не без саморекламы. Они и писать стали вместе, как Ильф и Петров. В том же очерке о Сорокине Иванов оставил образчик того, как они иногда писали дуэтом: «Он называл мне различные предметы или людей, предлагая мне говорить то, на что они похожи. У меня действительно была тогда большая образность, и мне лестно было, что Антон Сорокин так верит мне. Я сыпал сравнения, метафоры, как из мешка. Антон Сорокин тщательно записывал их. Затем я рассказывал сюжеты, как ни нелепы они были. Антон Сорокин записывал их все подряд». Иванов предполагал, что делал он это, чтобы «воспитать во мне фантазию и уверенность в обращении с материалом». Но с другой-то стороны, ставил под тем или иным рассказом свою фамилию, а не две! Наряду с самодельной книгой Иванова «Зеленое пламя» в омском архиве есть такая же, представленная газетными вырезками, с заглавием: «Сорокин А.С. Сибирский писатель. Сборник». И в нем несколько рассказов, авторство которых неоспоримо признано ныне за Ивановым.
Не мог он только благоговеть перед «королем», быть для него «литературным негром». В предисловии к книге рассказов Сорокина он позволил себе почти ругательную ересь по отношению к мэтру, умудрившись совместить ее с признаками уважения и почтения. Только за слова, что «в литературу сибирскую, пожалуй, даже мировую, пришел такой разбойник», т. е. Сорокин, он мог простить Иванову его убийственно смелые пассажи. Главное, что Иванов его понял, «разгадал».