Итак, 15 апреля 1918 г. в омских киосках появляется новая газета с названием «Согры». Энергичный, на глазах поправившийся Иванов думает о боях литературных, совершив настоящий подвиг – сделав целую газету практически в одиночку. Своим произведениям он дал выдуманные фамилии: «К. Тулупов», «Вакула Кедров», «Никон Шатунов», «Алешкина кооперация» (позже «Алешка»), «Марк Ступин». И только рассказ «Шантрапа» он подписал своей фамилией: «Всеволод Иванов», поместив его на самый разворот газеты, на вторую и третью полосы. Программа, точнее, «Выписка из Устава Цеха», помещена в самом конце «Согр». На первый план там выходил пункт «драматургический». Тем более что Иванов как раз увлекся писанием пьес, и «Черный занавес», «Новая пьеса времен русской революции 1917 г. Драма в 3-х актах Вс. Иванова», вошел в «Согры». Очень хотелось привлечь зрителей сюжетом о молодом предводителе забастовщиков, влюбившемся в супругу владельца фабрики. Но зрители на спектакль не пришли. Кроме посетителей квартиры Антона Сорокина: Ю. Сопова, А. Оленича-Гнененко, П. Дорохова, И. Славнина «и еще двух-трех писателей». Играли же… соседи по его дому на ул. Провальной, ребята, которые «чем-то спекулировали на толкучке».
Рецензия на «Согры» носит на себе отпечаток впечатления от «Черного занавеса». Ее автором Иванов уверенно считал поэта Ю. Сопова. Иванову вдвойне обидно было прочитать такую оценку от своего соратника. К той злосчастной рецензии на ивановские «Согры» и спектакль он поставит эпиграфом: «Ходит птичка весело / По тропинке бедствий, / Не предвидя от того / Никаких последствий». Увы, прежде всего эти слова нужно отнести к Сопову и его нелепой гибели в августе 1919 г.
Но о ком можно сказать, что ему было легко в эти суровые годы? Уж точно не о Всеволоде Иванове.
Глава 3
В «третьей столице»
У Иванова 1918 г. (как и у Сопова – 1919-й) будет связан с оружием и смертью. В первой половине года оно для него только реквизит в его театральном деле. По его воспоминаниям, он «владел хорошим «бульдогом» (т. е. пистолетом. –
Потерь было много, но Иванова пуля обошла стороной. Очевидно, в силу его близорукости, – напомним, он с 1913 г. носил очки – да еще «богемного» вида, особенно отрощенных волос, его не ставили в первые ряды сражавшихся. Ему доставалась служба тыловая – например, охранника пороховых и оружейных складов. Здесь-то он и дописывал последний акт своей «Защиты…». И, наверное, так увлекся, что упустил «белый пароход» «Андрей Первозванный», на котором покидали Омск его сослуживцы. «Горчайшее разочарование», – его забыли забрать с собой, а может, просто бросили! Обида, видимо, злость, может, и ненависть захлестнула самолюбивого драматурга, только что писавшего о том, как красногвардейцы спорят с белоказаками из-за кражи знамени Ермака: кто из них патриотичней. Какой же схоластической ему должна была показаться эта ссора! Он «швырнул» пулеметную ленту с винтовкой в Иртыш и пошел. Не догонять красных, а на свою ул. Проломную, чье название теперь оказалось пророческим. Наступал и в его жизни какой-то то ли «пролом», то ли перелом. Так, непонятно, зачем он испытывал судьбу, несколько раз проходя по двору мимо одетых в белогвардейскую форму соседей. Далее Иванов продолжает, можно сказать, терять голову, сначала уехав в родные края, а затем скитаясь неделями или даже месяцами в казахских степях или даже за их пределами. Но обо всем по порядку.