Всеволод Иванов. Жизнь неслучайного писателя

Без Омска же Иванову теперь никуда, как на круги своя. Хотя новые власти его должны вроде бы искать как «красного»: «Ловили меня изрядно», – пишет он в А-1922. Но, скорее всего, он знал, что к сентябрю 1918 г. ситуация в Омске и Сибири изменилась по сравнению с июнем. События происходили бурные: эсеры вели борьбу за власть с откровенно настроенным на введение военной диктатуры правым большинством Сибирского правительства – Административным советом. Давнюю мечту сибирских «областников» об автономии, своей думе, своем правительстве, своей культуре, кому, как не эсерам-социалистам, «народникам», было воплощать в жизнь? Но поддерживали эту мечту часто в силу ее популярности в народе, подчас конъюнктурно, и всегда с оговорками. Ибо была еще и другая цель, после Октябрьской революции большевиков превратившаяся из мечты в навязчивую идею, – Учредительное собрание. На котором они тогда, в январе 1918-го, явно побеждали, но «ленинцы» их разогнали. Весной его начали возрождать, организовав в Самаре Комитет Учредительного собрания – Комуч. Сибирским эсерам, чтобы успешно противостоять большевизму и ликвидировать его, надо было и связь с федеральным органом не терять, и свое Сибирское правительство укреплять, поддерживать его дееспособность. И вот другой парадокс: чтобы не допустить реставрации большевизма, надо власть формировать как менее партийную, коалиционную, а лучше и вовсе беспартийную. В этом убедился Георгий Гинс, управляющий делами часто менявшего свой состав правительства. После изгнания большевиков из Омска в свои права вступило Временное сибирское правительство, состоявшее из пяти министров – П. Вологодского, Г. Патушинского, И. Михайлова, М. Шатилова и В. Крутовского (того самого, из «Сибирских записок»). Произошло это 30 июня, и одним из первых актов правительства было принятие декларации о государственной независимости Сибири. Правда, с существенно поправкой: Сибирская республика как автономная часть Единой России. Это был компромисс, чтобы угодить и «центру», и местным патриотам. Но не персональным амбициям министров, стремившихся к лидерству.

Начавшаяся и длившаяся все время до пришествия А. Колчака борьба за власть проходила у всех на глазах. Тем более у Иванова, напоминавшая ему, начинающему драматургу, видимо, какой-то особый политический театр. Да и сами политики очень уж напоминали актеров: Михайлов, например, был уволен за «содействие агентам Самары», т. е. Комуча, страдал «манией величия», имея при себе свиту и охрану. Гинс писал о лидерах правительства: «Слабохарактерность Вологодского, капризность и недомыслие Шатилова и привычка рисоваться “адвоката” Патушинского составляли типичный “квартет” в самом правительстве». При таких качествах кутерьма во власти была обеспечена надолго. Нет, не видно было в Сибирском правительстве человека, за которым бы пошли, вокруг которого бы все сплотились перед угрозой большевизма. Г. Гинс выделял только военного министра Гришина-Алмазова: «Совсем еще молодой человек (…), отличался ясностью ума, точностью и краткостью слога», в нем не было «упрямства и своеволия», но его недостатком была «самоуверенность», он «игнорировал» других министров, нажив себе врагов, которые его и убрали из правительства. Не удержался на высоком «Олимпе» и Патушинский, не нашедший поддержки у коллег. Еще несерьезнее получилось с Директорией – Всероссийским Временным правительством, сформированным в Уфе в конце сентября 1918 г. и командированным в Омск. Здесь им даже не обеспечили здания – они долго жили в ж/д вагоне, над чем вдоволь напотешались омичи: «В вагоне Директория, под вагоном – территория». А авторитетный в Омске и окрестной Сибири атаман П. Анненков презрительно говорил: «Вот оно, воробьиное правительство… дунешь – и улетит».