Всеволод Иванов. Жизнь неслучайного писателя

И опять, как в апреле, Иванов ищет единомышленников из среды пролетариев, он просит «товарищей пишущих рабочих прийти на помощь к группе писателей», как когда-то в «Сограх» вербовал новобранцев в свой «Цех пролетарских писателей и художников». О тех, кого сейчас, в сентябре, удалось «завербовать», мы узнаем из его письма Худякову: «Жена, Антон Семен(ович) Сорокин, К. Тупиков, А. Оленич-Гнененко». Правда, двоих можно отсеять: Оленич «сидит», т. е. в тюрьме, а о Сорокине в самом конце письма сообщено, что он «в нашем предприятии не участвует». Еще бы! Ведь в «кооперативной» статье Иванов упомянул его в списке «наемников реакции» с собирательной «неестественно-искривленной физиономией пинкертоно-похабного Хама». Откуда вдруг явился такой антисорокинский выпад, и, наоборот, поддакивание культурничеству Горького, чья «Новая жизнь» к тому времени уже была закрыта? Это, кстати, новое доказательство того, что пьеса «Гордость Сибири Антон Сорокин» была написана весной 1918 г. Там и Горький грызет «орешки культуры», гладит Иванова «по спине “Сборником пролетарских писателей”», крича на него: «Ты куда на культуру – ША!», отправляя Иванова «в конуру», а Худяков и вовсе «жулик», а не поэт, как «сам говорит». Стал бы после такого Иванов писать ему с просьбой: «перепиши стихотворений штук 30–40 для небольшого сборничка». Да и Новоселов здесь жив и здоров настолько, что душит вместе с Вяткиным Сорокина, ныне уже удостоившегося звания «похабного Хама». Собственно, в этом и вся роль Новоселова в пьесе – он «враг Антона Сорокина» и друг Беловодья, куда его «душа просится». В реальности вышло все наоборот: самого Новоселова «задушил» Сорокин, т. е. «реакция», «наемником которой он оказался».

Было над чем задуматься, когда Иванов выбрал эсеров и демократию, задумывая кооперативное издательство «писателей-пролетариев». Ибо в письме Худякову сообщал прямым текстом: «Деньги не нужны, ибо мы их думаем получить от ЦК партии, кооп. организаций и пр.». Той партии тех социал-революционеров, которых не так давно в пьесе саркастически характеризовал: «Рыбоподобные люди с головами сирен и золотыми хвостами», которыми «в критические минуты закрывают глаза». Теперь, в сентябре 1918-го, видимо, глаза открылись и у них, и у Иванова. Конечно, немалую роль в возобновлении контактов с эсерами и Худяковым играл материальный интерес. Так же, как пропаганда кооперации, которой эсеры придавали большое значение. Еще для «Согр» он написал рассказ «Алешкина кооперация» (позже «Алешка»), где взрослые, собираясь на глазах у мальчика Алеши, часто упоминают это слово – «кооперация», и отец говорит Алеше, что она «очень нам поможет, хорошая она», напоит и накормит, а мальчик понял ее по-коммунистически, как бесплатную раздачу. И терпит полный крах. Летом 1918-го потерпели крах большевики, так что рассказ оказался провидческим. Иванов и сам теперь должен был поменять свое отношение к красным, оказавшимся не у дел. В письме А. Неверову он признается, что в те времена «хлопотал об Учредительном собрании для русского народа». И времена эти был сверхкратким периодом правления Директории (о чем пишет в том же письме: «Я заметил Ваши рассказы еще во времена Директории») – переехавшего в Омск из Уфы Всероссийского Временного правительства, преемника Учредительного собрания. Но Директория оказалась недееспособной, будучи буквально поглощенной Временным сибирским правительством с его реакционным продиктаторским направлением. Но надежды, иллюзии, видимо, у Иванова еще были: Директория ведь за Учредительное собрание, в которое он тогда верил.