Всеволод Иванов. Жизнь неслучайного писателя

Среди адресов старообрядцев разных толков был и Александр Добролюбов – известный поэт-символист, оставивший в 1906 г. литературу ради жизни, согласно новой, провозглашенной им религии, близкой и толстовству, и хлыстовству. Его приветствовали старшие коллеги по литературному цеху, например В. Брюсов, а для Д. Мережковского поступок Добролюбова стал «позитивным примером революционно-религиозного синтеза». Революционность Добролюбова и его «братков»-добролюбовцев проявится потом в неожиданной поддержке поэтом-сектантом обеих революций 1917 г. – «буржуазной» и «большевистской. В том же году они со своей паствой организуют «общину, коммуну, братство», а когда проголосуют за список большевиков на выборах в Учредительное собрание, то создадут две коммуны под Самарой, в селах Алексеевка и Гальковка. Теперь становится ясно, откуда в газете «Согры» оказались стихи А. Добролюбова, заканчивающиеся призывом: «Придите, братья серафимы, / И помогите мне в борьбе. / Рука света невидима, / Не дайте доступа к тоске». Возможно также, что Иванов пытался помочь «братьям», приехав в Самару в 1918 г. Это одна из версий толкования загадочного фрагмента автобиографии «По тропинке бедствий», начинающегося: «Я в (подчеркнуто В. Ивановым. – В. Я.). Отвезти письма через фронт», «штук 500», «по 10 руб.» за каждое. Вряд ли это связано с политикой, с эсерами: в Самаре находилось Временное Всероссийское правительство, учрежденное Комучем, которое контактировало с областными правительствами, в том числе до переезда в Омск в октябре 1918 г. Если бы было именно такое поручение, то не было бы такого количества писем. Их массовость, предполагающая массовость авторов и получателей, наталкивает на мысль о переписке сектантов, обменивающихся в том числе и стихами-псалмами, которые так любили добролюбовцы, или об элементарном налаживании контактов. Тем более что сам Добролюбов с 1915 г. жил где-то в Сибири – точный адрес неизвестен, ибо он тоже много скитался. Так что интерес Иванова к сектантам, да еще таким колоритным, отрицать невозможно. Тем паче к такой легендарной личности, сумевшей внушить к себе любовь своих «братьев» и неофитов, о которых ходила добрая молва.

И не было бы ничего удивительного, если бы Иванов захотел увидеть Добролюбова, пообщаться с «добролюбовцами». Скорее всего, он и пытался сделать это весной 1918 г., когда «Согры» уже напечатали стих поэта-сектанта, принявшего большевизм, да и № 2 «Согр» был на подходе. Доказывает возможность «добролюбовских» контактов последующий интерес Иванова к сектантам, сибирским и несибирским, отразившийся в произведениях 1920-х гг. Это повесть «Цветные ветра», герой которой Калистрат Смолин «по баптистам ходил, всем богам молился» и «новой веры» испробовать не прочь. Это и рассказ «Полая Арапия» – о бегстве голодающих в страну изобилия, аналог Беловодья, и «Бегствующий остров» из книги «Тайное тайных», где есть и раскольники, и земля обетованная. Это и роман «Кремль» с «богородицей» Агафьей, «матерью-девственницей», почти хлыстовской, и ее община и «келейники», «похожие на исторических бегунов». Как раз тогда, весной-летом 1918 г. влияние «сектанта» Сорокина на Иванова достигло своего пика, и в «Тропинке…» делается намек на то, что это именно Сорокин дал Иванову поручение отвезти письма в Самару: «…человек, влюбленный в письма (…), сам писем не умел писать. Он не дал мне денег, кроме как на ж/д билет…». А в позднем очерке «Антон Сорокин» сам Иванов, словно подтверждая нашу догадку, писал: «Особенно он (А. Сорокин. – В. Я.) интересовался сектантством, и благодаря ему я познакомился с рядом очень любопытных сектантских деятелей». Увы, и эту тему он далее не развил, ограничась обмолвкой. Но совершенно очевидно, что среди них был и Добролюбов, может, и первый в этом гипотетическом списке «любопытных деятелей», ибо более яркой личности найти трудно. Оленич-Гнененко, который мог бы тут тоже кое-что прояснить, отделался сухой фразой в воспоминаниях, что для Сорокина «было характерно сочетание своеобразного толстовства с сектантством молоканского типа».