Всеволод Иванов. Жизнь неслучайного писателя

Тогда объясняются и начавшиеся вслед за тем не просто скитания, а метания, порой, совершенно фантастические. О которых Иванов пишет не где-нибудь, а в автобиографиях, как будто бы не предназначенных для вымысла. Так, в А-1922 он сообщает, что бежал «после смерти отца (…) дальше за Семипалатинск к Монголии». И даже утверждает, что в колчаковщину, во весь период ее, «скитался от Урала до Читы». И еще дальше: «Наблюдал колчаковщину со дня ее зарождения на всем протяжении от Кургана до Владивостока» (А-1925), «видел прибой Тихого океана», «монгольские степи, покрытые трупами мадьяр и атамановцев», «видел расстрелянных в гротах с изображением Будды» в тех же степях (А-1927). В автобиографическом произведении «По тропинке бедствий» кратко записывает: «Смерть отца. Я хочу пройти старым маршрутом. Моя жена едет в Омск, а я через степь на Туркестан». В следующей записи тоже говорится о «поездке на Дальний Восток», но теперь уже в конце 1918 г. Тут или аберрация памяти, или скитаний было несколько: летом 1918-го, зимой того же года и т. д. Мы только хотим сказать, что причины их были не только политические – бегство от белых, но и личные, душевные, связанные с виной, подлинной или мнимой, в смерти отца. Отметим еще один нюанс – жена, которая, оказывается, была с ним в это время. И опять о ней нигде ни слова, кроме записей «По тропинке…». Какой-то заговор молчания, очень системное, систематическое исключение из тех событий ее фигуры. И только из рассказа «Гривенник», опубликованного в мае 1919 г. под псевдонимом «Вс. Тараканов», узнаём о том, как он и его жена, оба актеры бродячей труппы, обнищав, убежали в степь и в поисках ночлега и пропитания исполняли «кантату Брамса» перед прижимистым немецким колонистом, получив за это лишь жалкий гривенник. Герой монету выбросил, а его жена подобрала, якобы как воспоминание о происшествии. Это вполне могло случиться и летом 1918 г., хотя Иванов и пишет, что «произошло это еще до войны». Но если рассказ автобиографический (на это есть указание в первоначальной публикации: «По блоку. IV. Листки воспоминаний»), то возникает казус: женился Иванов на третьем году войны, летом 1917 г., и тогда скитаться ему было некогда из-за разного рода революционных и профессиональных забот. Остается только 1918 г. Вся эта история с женой, которая так старательно вычеркивается Ивановым из своей биографии 1917–1920 гг., наводит на мысль и о саморедактировании воспоминаний на разных хронологических отрезках, вольно или невольно путая события, даты, время и место вех биографии. И все из-за жены?

Итак, в свете проведенного «расследования» больше аргументов в пользу того, что Иванов провел два-три месяца в странствиях по Сибири, чем того, что он бродил две недели в прииртышских и павлодарских степях. В «Истории моих книг» Иванов пишет, что, бежав из-под ареста за мнимое убийство отца с помощью сторожа-казаха, сочувствовавшего «балшевикам», он с новым другом проскитался по степи «недели две». «Проевшись, оголодав», вернулся в Павлодар и вместе с матерью Ириной Семеновной и братом Палладием уплыл «на пароходе в Омск». Выходит складно: «старым путем» прошел, осенью, как это и бывало встарь, после «балаганных» маршрутов возвратился в Павлодар (вариант: Курган), к оседлости, привычной типографской работе. Только теперь в Омск. Есть, правда, письмо Иванова Худякову о том, что он уезжает «на месяц-полтора» в Омск, где «будут делать операцию (…) брату», и оттуда предполагает «на день-два заехать в Курган» за его стихами: «Готовь к моему приезду больше стихов». Сообщая обратный омский адрес: «типография “Земля и воля”, угол Гасфортовской и 2-го взвода», публикаторы в Собрании сочинений 1970-х гг. считают, что это письмо отправлено из Павлодара где-то в июле 1918 г., т. е. в разгар скитаний Иванова, простиравшихся до Владивостока и Монголии. Неужто он так быстро перемещался по огромной территории, что успевал еще пожить в Павлодаре и одновременно заботился об издании нового сборника-альманаха пролетарских писателей? На наш взгляд, письмо надо датировать, как минимум, на месяц позже, концом августа 1918 г., т. е. накануне отъезда в Омск, когда с ним и поехали его родные. В июле же, наверное, еще рано было задумываться над упомянутым сборником, который станет актуальным в конце сентября.