Всеволод Иванов. Жизнь неслучайного писателя

Но попробуй отстань от Сорокина! Он будет тяготеть над Ивановым еще почти весь следующий 1919 г. И уж если от него и его скандалов не мог отделаться сам Колчак, то что говорить о 20 с небольшим летнем Иванове? И нам очень хотелось бы верить, что скандальную пьесу «Гордость Сибири Антон Сорокин» он написал все с той же целью – отстраниться, наконец, от «гения» и «короля сибирской литературы», оградить свою индивидуальность от его тлетворного (графоманского?) влияния, не стать вторым Сорокиным. И можно заодно и от второго учителя дистанцироваться, от Горького. Да и не от одного его. В рубрике действующих лиц этого памфлета целый список таких «лиц», к которым автор особой симпатии не испытывает. Курганского недавнего лит. учителя Худякова и того пожалел меньше всех. «Просто жулик, имея семь детей – стихи не попишешь». Может, потому, что сохранял членство в партии «социал-революционеров», тоже попавших в список в качестве собирательного героя. Это «рыбоподобные люди с головами сирен, хвост золотой с надписью “Земля и воля”, почти всегда в воде, в критические минуты закрывают хвостом глаза, отчего попадают не туда, куда нужно». Видимо, давал понять Иванов, принадлежность к ним лишала писателя последних крупиц таланта, и Худяков в его характеристике всего лишь «брюнет в темных очках, особенно пикантен в темноте». Впрочем, отношений с ним Иванов не прекращал и после переезда, переписываясь с Худяковым до марта 1920 г., смерти поэта. И в феврале 1918 г., возможно, когда создавалась эта пьеса, дружески ему писал, сообщая о выходе «Сборника пролетарских писателей» с его стихами и своими рассказами, давал петроградский адрес для выписки своего экземпляра. Также дружески («Дружище!») писал и второе письмо, где были иронически-шаржевые характеристики П. Оленича-Гнененко и М. Плотникова, в пьесе тоже представленные. В письме П. Оленич-Гнененко предстает лишь «чемпионом Западной Сибири по выжиманию тяжестей» и поэт, чьи стихи – «помесь Микулы Бахаря с Опацким и Пуришкевичем». Кстати, именно у Оленича-старшего есть газетный памфлет со сходным названием: «Гордость Сибири». В пьесе о нем не столь едко: «Стихи пишет днем и ночью. Богатырь, несет правду и справедливость. Новый Диоген». Плотников в письме описан щедрым пером портретиста: не забыта верхняя губа, пенсне, пробор, пиджак, платок. Вся эта словесная живопись оправдана только одним – повеселить курганского друга. Ибо в пьесе в списке действующих лиц Плотникова нет, хотя по ходу ее он появляется, произнеся несколько реплик.

Пьеса была написана до июня 1918 г., т. е. еще при «первой советской власти», существовавшей в Омске с 30 ноября 1917 по 6 июня 1918 г. Но в списке действующих лиц пьесы нет большевиков. Зато среди однозначно отрицательных социал-революционеры (эсеры), «социал-демократы» (меньшевики) и «Сибирское правительство» – «Беспитательная трава, употребляемая как потогонное средство». Временное правительство автономной Сибири (ВПАС) появилось еще в январе 1918 г. во главе с П. Дербером, членом партии эсеров. Потому и появилась «Гордость Сибири Антон Сорокин» – еще и как отражение этой многопартийности, как хор различных голосов, смотр политических и литературных сил и коллективный шарж одновременно. Такая терпимость большевиков к инакомыслию, за полгода своей «первой» власти проявивших сверхмягкость к заговорщикам и саботажникам, стала хорошей почвой для расцвета творчества. А значит, и различных СМИ. Куда уж дальше, если всю весну 1918 г., вплоть до белогвардейского переворота, в разных районах продолжали выходить кадетские, эсеровские, меньшевистские и т. п. газеты, более или менее терпимые советской властью. Бывало, что терпение кончалось. Так, в марте типография «Земля и воля», принадлежавшая эсерам, была «национализирована» специальным постановлением совета и передана Омскому совнархозу. А в этой типографии работал, точнее, продолжал работать, несмотря на парад партий и властей, Иванов. И вдруг такая новость. А в середине апреля выходит газета «Согры», примерно на две трети состоящая из его произведений. Логично было бы предположить, что он решил воспользоваться новым статусом типографии – о его отношении к эсерам мы уже узнали из его пьесы. Кстати, так нигде и не опубликованной, оставшейся в архиве, по причине либо ее «сорокиноцентризма», либо белогвардейского переворота. Иванов здесь был в ударе: на первой же полосе «Согр», сразу под названием газеты, значилось объявление о его новой пьесе, но уже совсем другого рода – «Черный занавес». Похоже, этот период – первой половины 1918 г. – стал для Иванова «драматургическим», театральным, «балаганным», так как в «Истории моих книг» он рассказывает еще и о двух других пьесах. И не та же ли театральность отзывается еще в одном начинании Иванова – организации «Цеха пролетарских писателей и художников», за громким названием которого стоял все он же, Иванов. Ну и, конечно, – куда же без него! – Сорокин.