Читаем Всеволод Иванов. Жизнь неслучайного писателя полностью

В советском литературоведении была точка зрения, что таким, стихийным образом неграмотная масса приходила к принятию советской власти, выражавшей их кровные чаяния. На самом же деле большевизм крестьян был действительно спонтанным, зависевшим от обстоятельств, конкретной ситуации: в 1919 году это была оборона от карательных отрядов, мобилизовавших в армию Колчака необходимое количество солдат. В 1920–1921 гг., когда красная власть усилила продразверстку, крестьяне начали выступать против нее, организуя такие же стихийные отряды. Все лозунги новой власти оказались обесценены, вера в нее, хоть и не исчезнувшая совсем, серьезно поколебалась. Если бы Иванов оказался в эмиграции, то мог бы снабдить Кубдю другими речами, а отряд Селезнева с таким же успехом мог воевать и против красных продотрядов. Главным было в правде жизни и изображении характеров сибирской глубинки, в укладе жизни партизан, готовности к труду любой сложности и объема, и к войне, и к гульбе. Горький это почувствовал и оценил. Ему ли было не знать это простонародье, часто и с самого дна его житья-бытья. А ведь плотники из рассказа Иванова тоже своего рода «босяки», готовые ради нового подряда идти в другие земли и из-за угрозы ареста скрыться в лесу, окончательно оторвавшись от родных мест.

Эмигрантом стал, однако, не Иванов, а сам Горький. Переписка с Ивановым и его просьбы о помощи застали его в трудный момент очередного витка выяснения отношений с советской властью. Один из результатов отчаянной борьбы Горького за сохранение культурного слоя в столице было создание Литературной студии в Доме искусств, приведшее к появлению «Серапионовых братьев». Отяжеляли жизнь Горького в Петрограде и обострявшиеся отношения с главой города, большим советским вельможей Г. Зиновьевым. Ленин, еще с 1919 г. настаивавший на отъезде Горького за границу, добился своего: 16 октября 1921 г. писатель выезжает сначала в Гельсингфорс, а затем в Германию.

Но его дело не пропало. «Серапионовы братья» оказались живучими. В 1921 г. они окрепли настолько, что подготовили первый сборник, альманах своих произведений. И Иванов, которого в мае приняли в их тесный круг, был среди их авторов. В первом письме Урманову камертоном выступает оптимистическая фраза: «Я-то, в общем, рад, что попал сюда». И сразу же о Горьком, надо понимать, причине этой радости: «Относится ко мне чрезвычайно благожелательно, пристраивает мои рассказы в журналы, заботится обо мне». И это еще надо было заслужить! Есть и что-то похожее на хвастовство, а скорее, гордость завоеванным положением: «Я имею здесь уже некоторый вес…». И Иванов позволяет себе самому быть «Горьким» в отношении к рвущемуся в Питер Урманову. Иванов предлагает ему прислать рассказ и, говоря о своем «весе», уверенно-небрежно завершает упомянутую фразу: «Тиснем». В этих же параметрах выдержано сообщение о предстоящей дальней поездке: «На лето собираюсь с одной этнографической экспедицией в Туркестан и Самарканд. Особых препятствий, думаю, не встретится». Видимо, о возможности такой именно экспедиции, а не просто поездки ему сказали в Пролеткульте – организации, напомним, мощной, несмотря на критику сверху, широко задуманной. В «предварительной программе» начального шестимесячного курса для вступивших в это профильное для пролетарского государства учреждение были и «Основы естествознания (астрономия, геология, биология, дарвинизм) – 16 часов», и «История материального быта – 20 часов», и «История форм искусства – 30 часов». Так что, очевидно, небедный (напомним о стипендиях) Пролеткульт вполне мог организовать экспедицию в каких-нибудь научно-просветительских целях. Могла идти речь и о частной поездке с тем же Князевым или Садофьевым.

Второе, апрельское уже, письмо еще более радостное, но короче и сдержанней. Его сибирский, омский друг узнает, что положение Иванова «улучшилось», что он получает «из Москвы от Горького (он уехал туда) за (…) рассказ “Партизаны” 150. 000 рублей». Судить об успехе рассказа можно было и по тому, что он «пойдет» не только «в одном толстом журнале», но и «затем будет издан отдельно». И вновь нотки «барства» преуспевающего литератора: «Купи-ка на эти деньги (по доверенности за рассказ Иванова “Из рабочих недр” в февральском номере “Советской Сибири”. – В. Я.) папирос, если есть в продаже, и выкури».

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное