Всеволод Кочетов и его opus magnum

При этом в данном случае идеологизированный, на потребу дня, Пётр служит не для обличения «кровавого Сталина» (этого сколько угодно, на рупь сто голов, но в других ситуациях). Здесь же, пользуясь известным приёмом толстых намёков, Евтушенко представил Петра этаким радикальным прогрессистом, который ради коренной «демократизации» согласен и на «шалавую стрижку» (ну и язык!), лишь бы были сбриты «заклопевшие бороды» (Евтушенко, как и Солженицын, неустанно фонтанировал самыми противоестественными неологизмами, коверкавшими наш богатый и образный язык), «заклопевшие бороды» нашего новопобедоносцевского консерватизма, в то время представляемого в литературной среде прежде всего Кочетовым.

Кстати о Победоносцеве. Я считаю его выдающимся общественно-политическим деятелем, отнюдь не имевшем тех «совиных крыл», которые ему приписывали антимонархисты. Трагедия Победоносцева (человека выдающегося ума, пламенной веры, что не мешало ему быть изысканным дипломатом, состоявшим в переписке с католическими деятелями, которым он свободно писал на латыни. Ну и кто из его очернителей мог бы подняться до такого уровня?) — да, трагедия Победоносцева состояла в том, что его призвали подмораживать и консервировать то, что в его время превратилось уже в полную труху для всех, кроме него, — православно-самодержавную охранительную идею. Точь-в-точь то же самое произошло и с Кочетовым, но совсем в других обстоятельствах и с другой идеей: он сам себя, без указки сверху, как настоящий рыцарь, мобилизовал на защиту советской идеи, которая в его время была символом веры уже для очень и очень немногих и совершенно разрозненных людей.

Впрочем, вернёмся к Порции. Как это явствует из текста романа, одними «молодыми советскими поэтами» она (и стоявшая за ней Патриция Блейк) не ограничивалась. Она не пренебрегала и прозаиками. Она

…поспешно притащила к себе… [в московскую квартиру] молодого автора рассказов, верность идейных позиций которого критики брали под сомнение. Для Порции Браун подобные сомнения были наилучшей рекомендацией. Она была на пятнадцать лет старше рассказчика, но её не останавливало ничто. Она его ласкала в постели, она обещала ему толстые сборники в Англии, в Америке, она показывала наброски своей большой статьи о его творчестве, которую она готовила для журнала «Энкаунтер», распространяемого по всему белу свету. Он, ещё несколько лет назад печатавшийся только в областной газете, цвёл, перед ним раскрывались новые миры.

«Новые миры» — какая острая шпилька и какая изящная игра слов, которую нельзя не оценить, помня о многолетней полемике Кочетова с «Новым миром» Твардовского!

Кем был прототип этого «автора рассказов», сейчас сказать трудно, но и не суть неважно, имя им легион. Но здесь я опять хочу подчеркнуть ту же мысль, на которой я неоднократно останавливалась выше: никакая «Порция», никакие «печеньки» были бы не в силах никого поколебать и совратить, если бы люди, сами по себе, уже не были бы гнилым, без труда уловляемыми на любой, даже самый тупой, крючок жадности и тщеславия. Так где же и почему «порвалась связь времён», Вячеслав Анисимович? «Где, почему разлад возник?»

Если вкратце, то он возник тогда, когда советская идея перестала быть идеей семейной, идеей, так сказать, патриархальной. Почему Журбины перестали воспроизводить себе подобных, но только в улучшенном варианте? А почему семинаристы, дети, казалось бы, вполне добропорядочных священников, в массовом порядке становились нигилистами и даже атеистами и революционерами? — Потому что в «державе Датской» завелась гниль, тля, парша, ржавчина, плесень (вирус, как сказали бы в наше время). А почему она завелась? — Потому что ослабла вера и, следовательно, иммунитет. — А почему ослаб иммунитет? — Потому что прежняя идея, прежняя вера перестала быть делом жизни, тем, за что, без колебания или с колебаниями, кладут жизнь. А почему?..

В 1969 году Кочетов издал в библиотеке журнала «Огонёк» сборник короткой прозы «Встречи добрые и недобрые», куда включил очерк «Скверное ремесло», в котором, помимо прочих, фигурировала (не названная по имени) американская журналистка, бравшая интервью у самого Кочетова. Охарактеризовал он её роскошно: в редакцию журнала «Октябрь» «заползла рептилия дамского пола».