Приехав в Ростов, я поселился для начала в подвале у каких-то художников на улице Пушкинской. Художники эти умели всё. Социалистический реализм был для них так же доступен, как и самое современное искусство. С одинаковым успехом они могли для денег – а почему бы и нет? – изобразить рабочего с жутко сознательными глазами, чтоб партийные работники плакали от этих глаз. А для души приклеить рентгеновский снимок с рёбрами на спинку детской кровати, приделать сверху лопасти от вентилятора, усилить композицию двумя вениками, симметрично расположенными по краям самим, так сказать, веником вверх. И назвать это «Внутренний свет».
Я понял, что такое искусство. Искусство – это прелюдия к пылкой любви. Иначе говоря, повод потрахаться. В этом секрет его, искусства, необходимости. То есть парень и девушка ищут повод начать целоваться. Иногда как-то неудобно просто кинуться друг на друга. Мешает провинциальная скованность. И тут на помощь приходит искусство. Оно вызывает восторг, а от восторга до этого дела один шаг. Как? Вентиляторы? Веники? Внутренний свет? И сияют её глаза, переполненные восхищением, и голова клонится к плечу, щека касается щеки… А как устоишь перед гением, особенно если свечи горят, стакан, в котором было вино, пуст. И там в большой комнате спорят, крик стоит, а тут в каморке полумрак, продавленный диван, и дверь гений запер на крючок.
Гениальность была распространена необыкновенно, к радости присутствующих девушек. В густом дыму от сигарет, среди бутылок, стаканов, переполненных пепельниц слышались крики:
– Старик, ты гений!
– Ты сам гений!
– Эта последняя строфа гениальна!
– Нормально!
– Ты, б****, сам, п***р, не понимаешь, какой ты гений!
Во-первых, это приятно, когда тебя называют гением. Во-вторых, приятно и самому назвать кого-то гением в глаза, видя, как в этих глазах от твоих слов появляется блеск. И потом, это вселяет надежду на успех, признание, красивую жизнь с восторгами поклонниц, славой. Ведь дали же Солженицыну Нобелевскую премию. Да, кстати, а почему бы кому-нибудь из этих пьяных горлопанов и вправду не оказаться гением? Из чего, впрочем, ничего не следует. До сих пор большинство гениев умирало в неизвестности и нищете, и, если бы можно было опубликовать статистику этого явления, люди боялись бы гениальности, как чумы.
Кошка жмурится на эти крики, гениальности вообще не боится. Видели мы вещи пострашней этой вашей гениальности, пылесос, например.
А кто гости? Да все знакомые и знакомые знакомых. Дверь вообще открыта – заходи. Мы с поэтом сидим в углу. Раньше поэт тут спал в каморке, а теперь живёт на Газетном у какой-то женщины. На нём чистая рубашка, он уже сильно пьян. Стихов не читает, в дискуссиях не участвует, вообще после истории с исчезновением Иевлевой он как-то помрачнел и притих.
Гости меняются: одни приходят, другие уходят. Я всё не могу припомнить, где я видел этого пижонистого блондина с длинными волосами – красавчик! – и девушка с ним – очень даже ничего! Оба хорошо одеты. Сразу видно, что не художники, не поэты, не артисты, не скульпторы, не долбо**ы, в крайнем случае архитекторы или музыканты. Поэт определил меня сюда жить неделю назад, и за эту неделю я успел осмотреться, кто как выглядит. Мне тут очень понравилось. Я люблю выпить. И в искусстве я не то чтобы очень хорошо разбираюсь, но выпивать с творческими людьми – это одно удовольствие. Это вам не скотники. Они если и подерутся, то сразу помирятся и жмут друг другу руку через каждые три слова.
Но вот эти явно выделяются. Он практически не пьянеет, на неё вообще не действует искусство, то есть видно, что у неё здесь много знакомых, и вообще она из этой среды, и это скорее всего она – музыкант, а он – неизвестно кто. Почему-то я подумал, что пианистка. Но сейчас в центре её внимания не искусство, а её спутник, длинноволосый блондин. Он же, вероятно, человек от искусства далёкий, поскольку смущается, и видно, что ему очень интересно. А тут, между прочим, актёры сидят из Театра юного зрителя, и даже певец из Музкомедии пришёл в надежде, что какая-нибудь девушка его полюбит сегодня ночью. Есть и актрисы, девушки лет под сорок, они курят и сквернословят. Отборный мат вообще отличает людей искусства от мещанско-обывательской толпы.