Вечер идёт своим чередом, и все уже пьяны, и девушка, которую я условно назвал пианисткой, целует своего длинноволосого блондина довольно-таки страстно, пользуясь тем, что полумрак и никто не обращает внимания. Она целует его и запускает руки ему под рубашку, и ей не мешают ни споры о влиянии Хлебникова на поэзию Беллы Ахмадулиной, ни рассказы о зловещих интригах в коллективе городского Театра юного зрителя (Медичи отдыхают), ни даже пение тенора из Музкомедии, который запел романс так неожиданно громко, что все от него отодвинулись, и в каморке девушка не могла как следует сосредоточиться на своём гении, и слова «Милая, ты услышь меня…», как артиллерийская канонада, рвали тишину в клочья. Но ту девушку, которая целовала длинноволосого блондина, всё это не отвлекало, и всё шло отлично. На улице совсем стемнело, и на целующуюся пару вообще никто не обращал внимания…
Вдруг девушка вскрикнула и схватилась рукой за шею.
– Зачем ты меня укусил? – спросила она, в её голосе не было слышно ни тени нежной страсти, так как ей было, наверное, очень больно. Она, конечно, успела отстраниться, и ничего серьёзного с ней не произошло. Но кожа на шее была явно повреждена. – Слушай, тебе лечиться надо!
– Мне уже поздно лечиться! – зловещим голосом сказал её спутник. – Ночь пришла, я буду пить твою кровь!
– Тоже мне, вампир нашёлся! – засмеялась нервным смехом девушка.
– У меня тоже был один, – заметила актриса, – тоже всё за грудь меня кусал. Он укусит – я его кулаком по морде! Так и отучила.
– Ночь – это время вампиров! – продолжал зловещим голосом блондин. – Что вы пьёте всякую дрянь? Пейте кровь! – тут он довольно громко пёрнул. Этим он, конечно, обратил на себя всеобщее внимание.
– Валера, что с тобой? – крикнула девушка.
– Водка – это х**ня, вино – это х**ня! – говорил Валера, ни на кого не обращая внимания. – Напейтесь крови, тогда вы поймёте, что такое настоящая дрожь.
– Ещё один вампир, – заметил я в сторону поэта. – Пьяный или обдолбался!
– Это же Валера Соколов, – объяснил мне Брунько. – Он, между прочим, Фроловские анализы в Ростов возил!
– Как нажрался! – сказал я.
– Он не нажрался, – пробормотал поэт, – он вообще не пьяный. Всё гораздо хуже.
Поэт вскочил, растолкал всех, подбежал к Валере и сказал:
– Как вампир вампиру говорю тебе – дай мне руку и уйдём отсюда!
– Ты не вампир, – закричал Валера, – ты даже не тень вампира! Ты грязный, вонючий бомж! Твои стихи – только на туалетной бумаге писать, чтоб задницу ими вытирать! Пошёл ты!.. – И Валера опять громко пукнул.
– Слушай, ты, перестань пердеть! – закричал тенор из Музкомедии. – А то я тебе сейчас по е**льнику дам!
– Не трогай его, – вмешался поэт. – Звоните быстро в скорую!
Тут Валера нашёл глазами меня, в глазах его было столько боли, столько горечи и обиды, и, обращаясь ко мне, он срывающимся голосом сказал:
– Ну ты! Ну хоть ты! Ты тоже не веришь? Посмотри на меня! Я пил кровь! Я пил много крови! Кое-кто из них умер! Их кровь – она у меня здесь. – Он ткнул себя в грудь. – Ты не можешь мне не верить!
Вдруг он схватил свою девушку в охапку и попытался вцепиться зубами в её шею. Тенор легко оторвал её от него и с криком: «А меня, с**а, ты не хочешь укусить?!» – ударил Валеру кулаком в лицо. Валера отлетел и врезался в стену так, что стена загудела, дверь в каморку раскрылась, из неё выскочил хозяин в рубашке и трусах.
– Шо! – заорал он. – Крыша съехала от водки! Выгоню всех!
Но он не успел выполнить свою угрозу, потому что с каким-то нечеловеческим визгом Валера оторвался от стены, кинулся к тенору и сделал попытку вцепиться ему в шею зубами. Поскольку Валерина атака была неожиданной, ему удалось добиться частичного успеха. Он, конечно, не вцепился тенору в шею, но укусил его довольно сильно куда-то в область ключицы.
Тенор взревел хорошо поставленным голосом, технично обхватив Валеру за шею, сунул его голову куда-то себе под мышку и стал правой рукой бить его кулаком по голове довольно ритмично. При этом тенор громко дышал и сопел, и на его лбу вздулась жилка.
Хозяин, художник, злой из-за того, что его оторвали от того, что происходило в каморке, злой оттого, что хмель проходил, и оттого, что он сам подозревал в глубине души, что никакой он не гений, довольно грубо вырвал Валеру из рук тенора, оттолкнув последнего рукой в грудь, и закричал тенору:
– Что ты, цыганский барон, себе позволяешь?!
– Серёга, он меня укусил, – закричал тенор и стал расстёгивать рубашку.
– Правильно сделал, – прокричал в ответ художник. – Тебе сорок уколов будут делать от бешенства, и так тебе и надо!
– Ты не понял, Серёга, он меня правда укусил! – кричал тенор. – Смотри! – Он расстегнул наконец рубаху, и художник, к своему ужасу, увидел отчётливые следы зубов.
Тут и руки художника сжались в кулаки. Он повернулся к Валере, кажется, с желанием тоже дать ему по морде. Но когда он увидел Валерин взгляд, он сделал шаг назад, и руки у него опустились.