Вся правда и ложь обо мне

У меня нет его номера.

Слышу, как Мария начинает урок.

Мое

сердце

опять

разбито

вдребезги.

Но я, конечно, беру себя в руки, потому что должна. Подключаюсь к уроку, вскоре забываю, что у меня красные глаза и опухшее лицо, и поэтому никто ничего не говорит по этому поводу. Рабочий день продолжается, я сижу и болтаю с другими волонтерами, пока у нас перерыв, а вечером иду проводить урок для взрослых в муниципальный центр у подножия холма.

Он сказал: «Передайте, что мы по ней скучаем и любим ее».

Сказал, что любит меня.

А я оборвала разговор.

Теперь мне нравится путь вверх и вниз по холмам. Я прохожу мимо стайки играющих детей, и все они оборачиваются и кричат: «Здравствуйте, учитель Джо!» Я улыбаюсь и машу им рукой. Папа из местных, который регулярно приводит на уроки своих четверых детей, кричит «Я говорю по-английски!» с другой стороны улицы, и я в ответ показываю ему поднятые большие пальцы. Я здесь как дома. Чувствую себя крошечной частицей сообщества. Только здесь хочу жить, и больше нигде.

Солнце висит низко в небе, днем оно раскалило землю, как духовку, а теперь приятно ласкает мне лицо. Шагая к подножию холма, вижу вдалеке проблеск моря.

Оно сверкает на солнце. Искрится. Оно прекрасное. За двадцать дней, которые я пробыла в школе английского, я ни разу не сходила на пляж, хотя все остальные бегают туда каждую свободную минуту. А я не хочу. Я нигде не бываю и стараюсь держаться на наименьшем возможном расстоянии от моего нового дома. Меня совсем не тянет ни обратно в Копакабану, ни танцевать на улицах Лапа, хотя ночь, проведенную там, я всегда буду считать лучшей в моей жизни.

Меня раздирают сожаления. Все бы отдала, чтобы вернуться в прошлое, не запаниковать и не прервать телефонный разговор. Я люблю Кристиана, а он искал меня, пока не нашел, и я всегда буду помнить об этом, даже если он забудет. Он сказал, что у меня нет никаких проблем. Видимо, это значит, что я не слишком сильно порезала того незнакомца. Я никого не убила, и только осознав это, я понимаю, как переживала до сих пор, думая, что могла случайно перерезать какую-нибудь важную артерию или занести в рану инфекцию. И даже стать убийцей. Чувство облегчения поражает меня остротой. Как будто у меня внутри взошло солнце. Если у меня нет проблем с полицией, я могу получить паспорт. И связаться с Блэками. Мне даже страшно представить себе, насколько велики мои возможности.

Надеюсь, Кристиан подумал, что на его звонок ответила какая-то чудаковатая ирландка. Лишь бы у него было все хорошо.

Он рассказал мне про Витторию, а я сбежала.

Ужасный поступок. Хочется перезвонить ему и попросить прощения.

Можно рассказать, что со мной ничего не случилось. И уговорить его никому не рассказывать, что я здесь, даже если будет расспрашивать полиция. И объяснить, что я узнала правду о себе и была вынуждена сбежать, но промолчать о том, какая это правда. Ничего этого я не сделала и теперь уже не сделаю никогда.

Заглядываю в маленькое кафе Аны, громко здороваюсь с ее родителями, оба в ответ целуют меня в щеки, и я иду дальше. О Кристиане лучше не думать. Вместо него пробую думать о том, как проведу урок английского. Поговорим на английском о поездках, о бронировании билетов, об автобусах и как на них не опоздать. Это мой второй урок для взрослых учеников, я нервничаю. Мы учим их, входя в класс и весь час отказываясь говорить на португальском. Уроки бесплатные, приходить могут все желающие; я часто вижу на лицах учеников усталость и стресс и понимаю, что они ведут напряженную борьбу. Только теперь я начинаю понимать: нет людей, у которых в жизни все просто. Не я одна сражаюсь со своими демонами.

Вспоминаю, как моя приемная мать ходила на вечерние курсы итальянского и испанского, как старалась подготовиться заранее, чтобы ее краткое отсутствие не отразилось на нас с папой, – оставляла нам чечевичные запеканки и миски с фруктами, давала поручения и просила не забывать об отдыхе. Уроки, которые даю я, – противоположность тем, которые посещала она. Она учила языки, потому что посещение занятий и изучение языка не дает сойти с ума, если ты бросила карьеру (и я даже не знаю, какую карьеру она могла сделать) ради семьи. А когда мы ездили в Испанию, она неловко выговорила несколько фраз с ужасным акцентом и перешла на английский. Эти воспоминания вызывают у меня улыбку. Мы с папой подбадривали ее, помогая преодолеть нервозность и сделать заказ для всех нас по-испански. И когда она наконец справилась, она была так довольна собой! Я скучаю по ней. Она так старалась, пережила потерю восьми малышей, удочерила меня при трагических обстоятельствах, а потом решила не рассказывать мне об этом. Меня захлестывает сочувствие к Фионе Блэк. Она сделала для мня все, что могла, а я здесь, и она не знает даже, жива я или нет.

А еще меня грызут воспоминания о том, как в последнюю нашу встречу я пыталась напасть на нее – такой она меня и запомнит до конца своих дней.