Вся правда и ложь обо мне

Беру путеводитель по Бразилии, устраиваюсь на крошечном стульчике в классе и жду, когда подействует болеутоляющее. Стараюсь отгородиться от всех мыслей, но факт остается фактом: моя биологическая мать, которая провела в тюрьме почти восемнадцать лет, знает, где я. Она заплатила за меня, чтобы я осталась здесь, и уже звонила в школу, причем дважды, так что надо уходить отсюда. Собрать мои немногочисленные пожитки и покинуть школу немедленно.

Но ведь она последует за мной. Если я не обернусь и не встречусь с ней лицом к лицу, она так и будет меня преследовать. Я уже пыталась спрятаться здесь, но она меня нашла.

Наугад открываю путеводитель и решаю отправиться в некий Салвадор. Вроде бы интересный город. Доберусь туда, найду какую-нибудь работу и…

Вздыхаю. Нельзя мне уезжать в незнакомый бразильский город почти без знания языка и плана действий. Нельзя вечно убегать. Так ничего не получится. Если уж удирать отсюда, тогда мой пункт назначения – Флорида и любовь.

Значит, мне нужен паспорт.

В комнату входит Бен со словами:

– Доброе утро, Джо! Встаешь все раньше и раньше?

– У вас, случайно, нет знакомых в Салвадоре? – спрашиваю я.

– В Салвадоре? – Он садится на соседний стол. – Переезжаешь?

– Пока не знаю. Может быть.

– После того, как твоя мама заплатила взнос? – Он видит, как я морщусь, и качает головой. – Ладно, попробую что-нибудь сделать. Знакомых, которые занимаются тем же, что и мы, в Салвадоре у меня нет, но я поищу. И охотно дам тебе рекомендации. И знаешь, подумай о получении сертификата преподавателя английского как иностранного.

– Спасибо.

На самом деле я не поеду в Салвадор, но теперь Бен может рассказать тому, кто спросит, что я подумывала об этом.

Поскольку сегодня суббота, в десять мне вести урок у подростков. А потом я свободна, и я сначала обстоятельно поговорю с Жасмин, а потом уйду. Все, у кого нет уроков, еще в постели. Лорен моя напарница, но мы с ней делаем вид, будто не замечаем друг друга, и едва ученики расходятся, она тоже покидает класс. Жасмин еще не встала. Мне будет неловко смотреть ей в глаза, но я просто обязана рассказать ей мою историю полностью.

Школьный компьютер в дальней комнате. Я не заглядывала в Интернет с самой Пакеты, а сейчас делаю глубокий вдох и вбиваю в поисковик имя моей биологической матери.

Аманда

Хинчклифф.

Ненавижу эти два слова. Невыносимо печатать их, видеть, как появляются результаты и снимки – они мне тоже ненавистны. Но мне надо как следует рассмотреть их. Я должна иметь представление о том, как она выглядит, – на случай, если она явится сюда ко мне.

Я ищу фотографии, сделанные после ее освобождения из тюрьмы, но среди множества снимков, найденных в Гугле, нового нет ни одного. Наконец я читаю статьи и обнаруживаю, что ей сменили имя по соображениям безопасности, так как реакция общественности на ее преступления была слишком острой.

Значит, поэтому и нынешних ее снимков в Интернете нет. Придется посмотреть, как она выглядела в свои семнадцать лет. На момент ареста она была младше меня нынешней, а в тюрьму попала в свои восемнадцать. В моем возрасте она была на последних месяцах беременности. А я в том же возрасте живу под вымышленным именем в Бразилии. Прямо как преступница. Получается, у нас есть кое-что общее.

Эта мысль приводит меня в бешенство. Я такая же, как моя мать. Совсем недавно я прикончила птичку молотком. Напала на Фиону с разбитой бутылкой. Полоснула незнакомца по лицу. Украла сумку у какого-то туриста на пляже. Ночевала под открытым небом. И врала, врала, врала.

Я не хочу быть такой, как она.

Я не такая я не такая я не такая.

ТАКАЯ.

Я не хочу быть такой.

Смотрю на снимки. Раньше я выискивала знакомые черты в ее лице (и они там есть, я точно знаю, – гораздо больше, чем я разрешила себе заметить в первый раз). А на этот раз ищу сходство с людьми, которых видела с тех пор, как живу в Бразилии, или незадолго до того, как Блэки увезли меня сюда.

Вглядываюсь в зернистые фотографии и понимаю, что ничего определенного сказать не могу. А позвонить и внести деньги она могла откуда угодно. Будь она здесь, она уже нашла бы меня.

Читаю давнюю статью о том, как она жила еще до тюрьмы. Она была старшей из трех детей в семье, жила с младшим братом, сестрой и с отцом-тираном. С Билли Карром познакомилась (тут я пропускаю все, что написано про него, – и всегда буду пропускать), когда ей было пятнадцать. С тех пор они совершали преступления вместе.

Если я позволю себе думать об этих преступлениях, больше я никогда не смогу задуматься ни о чем другом. А если представлю себе, что была в это время рядом – еще в виде эмбриона, ни в чем не повинная, но все-таки я, и совсем рядом с ними, – я не смогу больше жить.

– О! – слышится голос у меня за спиной. Это Жасмин. – Это та самая женщина?

Оборачиваюсь и смотрю на нее. Она, похоже, ничуть не боится меня. Даже после всего, что случилось прошлой ночью, в ней нет ненависти ко мне. Она кладет руку мне на плечо.

– «Та самая»? То есть? – спрашиваю я.