Всё, что имели...

— Это лишнее. Давай-ка вместе подкорректируем список, сотворим проект приказа и директору на подпись. Пусть Артемов разворачивается, — деловито предложил Рудаков.

И опять Леонтьев отметил про себя: его стремление помочь директору училища совпало с решением главного инженера.

Встретив Леонтьева у себя в цехе, Ладченко расшумелся:

— Мальцева я тебе не отдам!

— Я не прошу. Есть приказ директора, — пожал плечами Леонтьев.

Гневно поблескивая зеленоватыми прищуренными глазами, тот не унимался:

— Ты думаешь, мы не знаем, откуда пошел приказ? Ну-ка, Зоя, выйди на минутку, — кивнул он Сосновской. — Дай нам поговорить с парторгом. (Поступило указание, что секретарь парткома отныне будет именоваться парторгом ЦК ВКП(б), а партком завода наделяется правами райкома.)

— Сиди, начальство шутит, — поспешил сказать Зое Конев и заверил: — Директорский приказ мы выполним, откомандируем Еремея Петровича.

— А кто план выполнять будет? — Кивая на Леонтьева, Ладченко сердито продолжал: — Он же знает у нас каждого, и вместо того, чтобы оберегать, растаскивает наши кадры и будет растаскивать!

Леонтьев с шутливой серьезностью ответил:

— Я на твоем бы месте не шумел, а радовался: начальство не у кого-нибудь, у инструментальщиков попросило помощи для ремесленного училища, не кто-нибудь, инструментальщик будет ковать кадры для всего завода.

Ладченко всплеснул руками.

— Ты гляди, куда повернул! Выходит, в ножки мы должны поклониться: благодарствуем, товарищ парторг, за уши тянете нас в герои… Как хочешь, Андрей Антонович, но я этого дела так не оставлю. Меня вызывает Рябов, и я ему все выложу! — заявил он.

— Вольному воля, как говорится.

— Может, подбросишь на своей персональной?

— И рад бы, но… Через час надо быть на бюро горкома, — вынужден был отказать Леонтьев.

— Говорил же я тебе — не оригинальничай, сам за баранку не садись, положенного тебе шофера на грузовую не отправляй. Отправил — теперь твоя легковушка зря простаивает… Ладно, доберусь как-нибудь. Зоя, в случае чего — я в инструментальном отделе. Павел Тихонович, — обратился он к Коневу, — скажи Смелянскому, что о его резце я доложу начальству как о готовом усовершенствовании… А ты, парторг, не прислушивайся к нашим цеховым секретам!

— Ничего не вижу, ничего не слышу, — с улыбкой отозвался Леонтьев. Здесь, в инструментальном, ему хотелось бы все видеть и все слышать. Товарищи из других цехов обижались: парторг слишком привязан к инструментальщикам, слишком опекает их… До излишней опеки дело не доходило, но он радовался любому успеху цеха, любил бывать здесь.

Вот и сейчас Леонтьев ходил по цеху, здоровался, расспрашивал рабочих о житье-бытье, подошел к Макрушину.

— Доброго здоровья, Никифор Сергеевич!

— Здравствуй, Андрей Антонович! Я гляжу — не забываешь нас, проведываешь. — Старик протянул ему обтертую ветошью руку.

— Как же забыть, душа-то моя здесь.

— Э, нет, не то говоришь, парторг. Душенька твоя теперь не только об нас болеть должна.

— Это верно, — согласился Леонтьев. Он оглядывал Макрушина, с грустью примечая: тот еще больше постарел, исхудал.

Подошел Мальцев и, поздоровавшись, обеспокоенно сказал:

— Слышал я, Андрей Антонович, есть приказ о моем переводе.

— Правильный приказ, — вместо Леонтьева заговорил Макрушин. — С ребятами никто лучше твоего не справится, Петрович.

— Но и здесь я не лишний…

— Ничего, здесь мы и без тебя управимся. Возьми тех же Борьку с Витькой или кого другого из молодежи. Поднаторели они, а значит, есть кому заменить. Ты в училище нужнее будешь, — убежденно заключил Макрушин.

— По-нашенски рассуждаете, Никифор Сергеевич. У Еремея Петровича тоже возражений нет, — сказал им Леонтьев и подумал о только что состоявшемся разговоре с начальником цеха. Этот разговор не вызвал в его душе каких-либо тревог, потому что Ладченко без шума обойтись не мог, не в его характере. Он может пошуметь и у Рябова, но если тот скажет: иди, мол, к директору и требуй, Ладченко не пойдет, он ответит, что Артемов — свой человек, помочь ему надо и что для училища лучшего мастера, чем Еремей Петрович, на всем заводе не найти… Леонтьев ничуть не сомневался, что именно так и будет.

— Савелий, а ты что бирюк бирюком глядишь? Иди сюда, расскажи про свою радость, — позвал Макрушин Грошева и тут же стал объяснять Леонтьеву: — У Савелия-то нашлась дочка. Затерялась было Аринушка, и вот объявилась, письмо вчера прислала. — Он поближе подвинулся к Леонтьеву, чуть ли не касаясь усами его лица, доверительно и с надеждой сказал: — Может, и твои вот так же найдутся, как Арина Грошева? Человек — не иголка, и твои найдутся…

Леонтьев благодарно смотрел в добрые, уже выцветшие стариковские глаза и, готовый верить в любые чудеса, тихо ответил:

— Спасибо на добром слове, Никифор Сергеевич, будем надеяться.

Поздравив Грошева с большой радостью, Леонтьев подошел к Борису Дворникову и Виктору Долгих, занятым обработкой зубил.

— Ну, друзья, как вы здесь живете-можете, как работается? — он пожал им руки.

— Нормально, Андрей Антонович! — ответил Борис Дворников.