Всё, что имели...

Жидковатый перловый суп и пшенная каша-размазня, прозванная «блондинкой», показались ей необыкновенно вкусными. Зое сегодня вообще все нравилось, даже неновый разговор Бориса и Виктора о том, что комсорг Сосновская мало заботится о культурном росте комсомольцев-инструментальщиков.

— Вы и так пай-мальчики, вы и так очень культурные: моете руки перед едой, тарелки оставляете чистыми, крошки хлеба на пол не бросаете, — весело говорила она. Зое хотелось шутить и даже под музыку, что лилась из репродуктора, вот здесь же пуститься в пляс между столами…

— Ребята с медно-серного устраивают коллективные походы в кино, а мы чем хуже? — ворчал Виктор Долгих.

— Мы лучше! Вот вырвемся из прорыва и начнем ходить в кино, — отвечала Зоя, хорошо знавшая о положении дел в цехе, о телефонных звонках и приказах заводских начальников, которые требовали: и то давай, и это… Эх, не от легкой жизни сам Николай Иванович Ладченко и его помощники по ночам иногда становились к станкам…

Поздно вечером Зоя возвращалась к себе на квартиру. Она жила в небольшой барачной комнатке вместе с работницами треста «Медьстрой» Ольгой Вандышевой и Фросей Грицай. Перед войной Вандышевы — Ольга, ее муж и двое их детей-малолеток занимали две смежных комнаты в этом же бараке. В первые же дни войны мужа призвали в армию, Ольга отвезла детей к матери в деревню и продолжала работать маляром-штукатуром. Когда в Новогорск стали приезжать эвакуированные, она без возражений согласилась на переделку своей квартиры. Комнаты были изолированы, в соседнюю, пробили дверь из коридора, Ольге оставили одну комнату поменьше, подселили к ней сначала Фросю Грицай, а потом Зою Сосновскую.

Жили они дружно. По вечерам за почти пустым чаем чаще всего говорили о фронтовиках: Ольга о муже и братьях, Фрося об отце, братьях и Мише Рукавицыне — своем женихе. Зоя сперва стеснялась говорить о лейтенанте Статкевиче, а потом сказала, что у нее Петя воюет, знакомый. Она знала грустную историю Фроси Грицай и Миши Рукавицына. На воскресный день двадцать девятого июня наметили они сыграть свадьбу, но их опередила война. Над Фросиной кроватью висели фотографии Михаила Рукавицына — учителя физкультуры, чемпиона области по лыжам и велосипедным гонкам. На снимках он был то с лыжами, то с велосипедом и всегда улыбающийся, должно быть, довольный своей очередной победой в состязании.

— Он у меня похож на юного Пушкина, — хвалилась Фрося, и подруги соглашались. Курчавый, смуглый, он и в самом деле напоминал Пушкина, каким они видели Александра Сергеевича в кинофильме «Юность поэта».

Иногда Фрося получала веселые и очень подробные письма от Михаила, вслух читала их. Он командовал взводом лыжников и в недавнем письме рассказывал о походе в тыл врага, и по его письму выходило так, что поход во вражеский тыл — это приятная и полезная для тренировок прогулка.

— Ох, врет ведь, ох, сочиняет мой Пушкин, — вздыхала Фрося, прижимая к лицу фронтовой бумажный треугольничек.

День был морозный, солнечный, с несильным колючим ветром, а к вечеру ветер усилился, из-за гор выползли тяжелые тучи и повалил снег. Зоя даже испугалась: вдруг заблудится в этой снежной крутоверти. По едва различимой и почти заметенной дороге она еле доплелась до своего барака и услышала, как ее кто-то окликнул.

— Погоди, говорю! Почему Савелий не идет? — спросила Степанида Грошева.

— Они там работу срочную выполняют. Сделают и придет, — ответила она.

— Опять срочная работа, — цедила Степанида. — Вот мучают людей, вот мучают…

В длинном барачном коридоре, отряхиваясь от снега, Зоя с неприязнью думала о Грошевой: «Чья бы корова мычала… Сама-то только от безделья измучилась…»

Войдя к себе в комнату, Зоя ахнула, увидев на кровати Фросю Грицай. Аккуратистка Фрося лежала в пальто и ботах. Ее плечи вздрагивали от беззвучного плача.

— Что случилось? — шепотом спросила Зоя.

— Миша… Похоронка пришла, — тоже шепотом ответила Ольга Вандышева, указав заплаканными глазами на распечатанный конверт, лежавший на столе.

— Как жить? Как теперь жи-и-ить? — простонала Фрося.

А над ее кроватью с фотографий улыбался курчавый, похожий на Пушкина, Миша Рукавицын.

— Не одна ты такая, Фрося, — сказала со вздохом Ольга. — Не первая ты осиротела, ох, и не последняя…

Фрося поднялась и шагнула к двери.

— Ты куда? — забеспокоилась Ольга.

— Душно… Выйду на улицу, — глухо и отрешенно ответила Фрося.

— Зоя, брось-ка мне пальто и шаль, — попросила Ольга и, схватив одежду, кинулась вслед за Фросей.

За окном посвистывал, чем-то стучал, нудно поскрипывал ветер и снегом хлестал по стеклам.