— И никто из них не смог заставить тебя перестать думать только о себе, — прервал он меня. — Это другое, Аксель. Быть с кем-то связанным, проходить через трудные ситуации. Что ты об этом знаешь? Брак — это сложно. Знаешь, там столько тонкостей. Не все так, как в первый год, когда ты витаешь в облаках и жизнь кажется идеальной.
— У вас с Эмили, случайно, нет проблем?
— Нет, конечно, нет. — Он засомневался. — Ну обычные. Мало времени для себя. Много нервов с детьми. Все как у всех, думаю.
— Можешь оставить их со мной как-нибудь, если хочешь.
— Чтобы ты разрешил им изрисовать стены? — пошутил брат.
— Я классный дядюшка, что поделать!
Джастин посерьезнел.
— И кстати, обращай больше внимания на папу.
— В каком смысле?
— Ты правда не понимаешь? Папа уже долгое время пытается привлечь твое внимание. Когда Дуглас был жив… ну, он принял ситуацию и отошел в сторону.
— Какую ситуацию?
— Что ты как будто сблизился с другим человеком, что ты общался с Дугласом как с отцом, которого тебе хотелось бы иметь.
Это не так. Совсем не так. У меня побежали мурашки. С Дугласом мы понимали друг друга с одного взгляда, мы идеально подходили друг другу.
— Я бы никогда не заменил папу никем.
Мой брат скривился и ушел на кухню что-то готовить. Я еще на минуту задержался, обдумывая его слова, а затем пошел к машине. Я провел пальцем по шву на руле. Я никогда не видел такого выражения лица у Джастина, как сейчас. Потом я включил зажигание и выкинул все из головы.
Я медленно ехал по улицам Байрон-Бея и вернулся к кафе-мороженому, где оставил Лею. Она все еще сидела на террасе за столиком. Кажется, прислушивалась к тому, что говорил парень рядом с ней. Я минутку понаблюдал за ней, а потом нажал на клаксон. Она повернулась, когда я снова погудел, и, увидев меня, улыбнулась. Широкой улыбкой, одной из тех, что освещали раньше ее лицо, а сейчас наполняли мою грудь странным и непонятным чувством.
— Ты хорошо провела время? — спросил я, когда Лея села в машину.
— Да, фисташковое мороженое — моя страсть.
— Подумай, чем займешься в эти выходные.
— Мм, планы? Думаю, тем же, чем и всегда. Утром — море, днем — сиеста. Да, было бы здорово, мы никогда не спим днем. Хочу порисовать вечером под музыку на террасе и отдохнуть перед экзаменом в понедельник. Что думаешь?
Этот план показался мне, черт возьми, самым потрясающим в мире.
— Отлично. Тогда так и сделаем.
Солнечные зайчики слепили меня, и мне пришлось поднести руку ко лбу, чтобы увидеть, как Аксель катался на волнах, спускался по ним, а затем оставил одну из них позади и упал с доски. Несколько секунд спустя он выплыл и лег на спину на воду с закрытыми глазами. Я смотрела на него, и у меня теплело на душе. Аксель посреди моря в нежном свете восходящего солнца. Он так хорошо вписывался в этот пейзаж. Как будто был создан для него: это место, дом, дикая растительность вокруг пляжа…
Я подплыла к нему на доске для серфинга.
— Что ты делаешь? — спросила я.
— Ничего, просто… не думаю.
— И как это сделать?
— Брось доску и плыви сюда.
Я подплыла к Акселю. Слишком близко. Гораздо ближе, чем мы были друг к другу на той неделе, когда он избегал меня, а я мирилась с этим, чтобы не лишать его свободы. Капли воды блестели на его ресницах и полуоткрытых влажных губах.
— Давай, ложись, притворись мертвой.
Я послушалась и легла на воду перед ним. Ни облачка на ярко-синем небе.
— Думай только о том, что тебя окружает: о море, о моем голосе, о воде… Закрой глаза, Лея.
Так я и сделала. Я почувствовала себя легкой, невесомой.
Я почувствовала спокойствие, бесстрашие…
Как минимум до тех пор, пока Аксель до меня не дотронулся. Тогда я вздрогнула, потеряла концентрацию и забарахталась в воде. Легкое прикосновение к щеке, но без причины, неожиданное.
Аксель глубоко вздохнул.
— Давай домой?
Я кивнула.
Больше в тот день мы ничего особенного не делали. Я немного поспала днем после еды в гамаке и проснулась от настойчивого мяуканья кошки: она сидела на деревянном полу и не отводила от меня взгляда. Я встала, зевая, и пошла посмотреть еду. А потом смотрела, как она все съела, вылизалась и ушла в сторону кустов вокруг дома Акселя.
Я вытащила на террасу вещи и достала краски. Черный тюбик, серый, белый. И красный.
Аксель проснулся спустя какое-то время, когда я уже погрузилась в рисование. Он немного посидел рядом с сигаретой в руках и зевая, его волосы были взъерошены, а на щеке остались следы от простыни. Мне захотелось поцеловать его прямо тут, стереть эти следы губами, а затем… затем я отвела взгляд, потому что Аксель говорил, что такого не будет, и я понимала, но с каждым разом мне было все страшнее совершить какую-нибудь глупость, потому что я хотела… хотела его.
— Что рисуешь? — Он затянулся.
— Еще не знаю.
— Как такое возможно?
— Потому что я просто… просто отдаюсь процессу.
— Я не понимаю, — сказал он, рассматривая бессмысленные линии, которые я медленно выводила, просто думая о том, как приятно рисовать, смешивать краску, чувствовать ее. Он расстроенно скрестил руки на груди. — Как ты это делаешь, Лея?
— Это абстракция. Нет никакого секрета.