Всё имеет свою цену

– Отлично, стало быть, ты понимаешь, насколько это больно. Так вот, в плохих тюрьмах дело обстоит еще во много раз хуже. Каждый день из тебя будут делать котлету просто потому, что ты кому-нибудь не понравишься. Обычно это происходит так: трое держат, двое бьют. Да уж, признаюсь, зрелище это не из приятных: вся спина превращается в сплошное кровавое месиво.

Директор департамента нажала на «Стоп» и продолжила беседу с Конрадом Симонсеном:

– Чуть позже Поуль Троульсен станет пугать арестованного неким человеком, которого он называет «шеф». Это случайно не ты ли?

– Разумеется, я.

– Связь здесь вполне очевидна. Если этот жалкий придурок не согласится дать признательных показаний, то ты упечешь его в такое место, где его будут регулярно истязать. Ну, так что ты обо всем этом думаешь?

– Что это самое настоящее дерьмо.

– Здесь я с тобой согласна.

– Это в значительной мере ослабит наши позиции в деле против Андреаса Фалькенборга.

– И тут соглашусь, хотя, к счастью, это не моя головная боль. Для меня проблемой является то, что отдельные выдержки из данной записи уже можно прочесть на сайтах разных газет и телеканалов, причем отнюдь не каких-то там желтых и популистских, а вполне серьезных и влиятельных.

– Ох уж мне этот поганый интернет!

– Все верно, Симон, – давай во всем пенять на интернет. Хочешь, если он тебя так нервирует, я завтра же его вырублю?!

Конрад Симонсен не ответил, и начальница вновь приняла свой обычный холодный и уравновешенный вид.

– И это отнюдь не первый промах Поуля Троульсена. Фактически на протяжении всей своей карьеры он позволяет себе подобного рода опрометчивые поступки. Если присмотреться повнимательнее, их окажется не меньше десятка, а то и больше, в зависимости от того, что имеется в виду. Однако теперь – это уже перебор. То, что произошло в машине между ним и Андреасом Фалькенборгом, переходит все границы. Ведь Поуль открытым текстом угрожает ему побоями, если он не сознается.

– Помнится, несколько месяцев назад во время транспортировки арестованного я вел себя с ним даже еще более грубо, чем Поуль сегодня.

– Может быть, но, во-первых, эта ваша поездка не была записана на пленку, а во-вторых, речь идет не о том, что кто-то, как ты выразился, вел себя грубо, а о конкретных угрозах с целью получить признание. Симон, я прекрасно знаю, что ему остается пять месяцев до пенсии, но ты обязан его отстранить. Никакого иного выхода я не вижу. – Нет!

Она выложила перед ним листы с записями.

– Прочти сам эти выдержки и увидишь, что все это просто-напросто неприлично. Он не оставляет бедняге ни единого шанса.

– Разумеется, у него и не должно оставаться ни единого шанса. Иногда нам приходится работать именно так вне зависимости от того, нравится ли это лично тебе или всей этой пресловутой общественности. Это я попросил Поуля Троульсена надавить на него. И не забывай: этот «бедняга» убил, по меньшей мере, двух, а скорее всего, четырех женщин.

– Все это лишь твои слова.

– Но я гарантирую, что он это сделал.

– Значит, сам ты отказываешься отстранять его?

– Отказываюсь.

– Тогда это сделаю я.

– К сожалению, не могу тебе в этом помешать.

Возникло тягостное молчание, которое ни один из них не стремился нарушить первым. Наконец директор департамента решилась все-таки озвучить то, о чем, по-видимому, думали оба:

– И что ты в этой связи собираешься предпринять?

– Ты сама знаешь.

Несмотря на то, что Конрад Симонсен сказал это тихо и спокойно, в голосе его прозвучала суровая непримиримость.

– Я опасалась, что ты скажешь нечто подобное. Благодарю, по крайней мере, что не стал мне угрожать.

– Не за что.

– Симон, нам обоим известно, что у тебя есть весьма влиятельные друзья. Не будешь ли ты так добр…

Она запнулась, с трудом подбирая нужные слова. Главный инспектор не стал ей помогать.

– …не информировать никого постороннего обо всем этом, я имею в виду об этой нашей беседе в контексте твоей работы до тех пор, пока… ну, в общем, это ведь только еще больше все осложнит… Черт подери, Симон, а что прикажешь делать мне?!

– Не знаю.

– Что бы сделал ты, если бы был на моем месте? Интересно было бы услышать.

– Не представляю себе.

– Да, пользы от тебя немного.

– Я же не директор департамента.

Она покачала головой и вздохнула.

Конрад Симонсен бессильно развел руками с самым дружелюбным видом, ясно давая понять, что это – единственное, на что он способен в подобной ситуации. Хоть она ему и нравилась, однако у него было слишком много собственных рабочих проблем, чтобы заботиться еще и о чужой головной боли. Начальница вновь вздохнула и отерла лоб тыльной стороной ладони; жест получился несколько театральным, и Конрад Симонсен ухмыльнулся.

– Ты смеешься!

– Я улыбаюсь.