Всё имеет свою цену

– Он почти признавался, однако всякий раз проделывал это так нарочито покорно, что правдоподобность его показаний в значительной степени зависит от того, под каким углом зрения ее рассматривать.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты для него – строгий папаша, которому он во что бы то ни стало старается угодить. Если бы я был его адвокатом, я бы усмотрел здесь немало моментов, к которым можно было бы прицепиться.

– Похоже, ты и впрямь считаешь, что все обстоит именно таким образом?

– В общем-то, так оно и есть. Правда, комедию он не разыгрывает, однако не стоит отождествлять его инфантильность с глупостью. Он сосредоточен на том, чтобы ни в коем случае не проговориться о тех немногих вещах, о которых известно только ему, ну и, может быть, тебе. На все прочее он реагирует попросту так, как ему в данный момент захочется. Это – крайне эффективная стратегия, которая, между прочим, обеспечивает ему во время допроса известное преимущество, поскольку ему не надо фокусировать свое внимание ни на чем, кроме того чтобы скрывать свою осведомленность по поводу использования губной помады ну и, разумеется, места захоронения Анни Линдберг Ханссон.

Уголки рта Конрада Симонсена обвисли. Арне Педерсен поинтересовался:

– Судя по твоим словам, он собирается отказываться от данных им показаний. Ты в этом уверен?

– Я убежден, что он заранее это просчитал. В противном случае его адвокат, ознакомившись с записью допроса, несомненно, подскажет ему такую возможность. Однако вы с подобными вещами знакомы, по-видимому, лучше, чем я.

– Я ее совсем не знаю. Как, Симон, она – хороший адвокат? – спросил Арне Педерсен.

– Очень даже. И в то же время крайне порядочный человек. А кстати, откуда она, собственно говоря, взялась? Появилась так, будто возникла прямо из воздуха. Ведь не сам же он ей позвонил – мы бы об этом знали.

– Верно, он так и не воспользовался своим правом на телефонный звонок, – заметил Арне.

Конрад Симонсен с недоумением в голосе продолжал:

– В таком случае ее, вероятней всего, известила пресса. Уж эти-то своего никогда не упустят. Однако есть еще кое-что, чего я никак не могу понять. Вполне возможно, что те защитные меры, которыми он воспользовался во время допроса, оказались гораздо более эффективными, нежели я мог себе представить. С другой стороны, разве для него не было бы гораздо разумнее вообще отказаться разговаривать с нами? Ведь как ни крути, а теперь у нас есть целая пленка с разговорами, которые выставляют его отнюдь не в положительном ракурсе.

Эрнесто Мадсен постарался объяснить:

– Он об этом даже не думает. Для него все в основном сводится к состязанию между ним и полицией. Наверняка ему кажется, что он победил, ибо ему удалось не сказать ничего такого, от чего бы он не сумел позже откреститься. Кроме того, не забывайте, что он был изрядно перепуган. Ведь абсолютно ясно, что он больше всего заботился о том, как бы тебя не разозлить.

– А как насчет новой девушки, о которой он там что-то молол? Лиз Суенсон, кажется. Что это, ложь или правда?

Вмешавшийся в разговор Арне Педерсен убежденно сказал:

– Однозначно ложь. И мы, и шведы уже успели ее пробить. В связи с исчезновениями данное имя нигде не фигурирует. Кроме того, мы, равно как и шведы, приложили немало усилий, когда еще в самом начале проверяли всех женщин, которые теоретически могли относиться к числу жертв Фалькенборга. Однако должен заметить, что, переведя стрелки на нее, он поступил весьма эффективно. Ведь по существу это был единственный раз, когда он взял инициативу в свои руки.

Эрнесто Мадсен был более лаконичен:

– Копайте глубже, она действительно существует.

Приняв к сведению эти прямо противоположные оценки, Конрад Симонсен подвел итоги:

– Нам всем следует еще по нескольку раз прослушать фонограмму допроса и снова вернуться к данной теме. Теперь нам хотя бы, несмотря ни на что, не следует опасаться, что его освободят из-под стражи в ближайшие дни.