Всё имеет свою цену

– Думаю, с помощью пластикового пакета, как тех двух женщин, убитых на Гренландии и у Стевнс Клинт.

– Ты говоришь «думаю», но ты ведь должен знать?

– Ну да, значит, знаю.

– Пакет был у тебя с собой?

– Да, два пакета.

– Где именно они лежали?

– Думаю, в кармане.

– В кармане? Ты уверен в этом?

– Нет, я не помню.

– А где еще они могли быть?

– Может, в другом кармане.

– И больше нигде?

– Может, еще где-то. Я не помню, ведь все это было так давно.

– Почему ты надел эту маску?

– Потому что мне нравится их пугать.

– Их? Кого их?

– Их, тех, кто боится. Мне нравилось пугать Рикке.

– Тебе приятно видеть, как Рикке и прочие похожие на нее женщины, испытывают страх?

– Да, очень приятно. Когда они насмерть перепуганы. Настоящий страх, ужас! Это так здорово!

– Ты делал вид, что стрижешь ей ногти. Зачем?

– Мама всегда так делала. Думаю, я оттуда это и взял.

– Объясни подробнее.

– Они просто стояли и ждали, пока обрежут их отвратительные когти. Они у всех были такими.

– А откуда ты взял ножницы?

– Из кармана.

– Тоже из кармана?

– Думаю, да. А что, разве не из кармана?

– Тебе виднее.

– Тогда оттуда.

– Расскажи, как ты заставлял Рикке Барбару Видт показать тебе свои ногти.

– Пусть покажет свои когти, глупая девчонка, он хочет видеть ее когти. Так я и говорил.

– Ну и что, это подействовало? Она показала тебе ногти?

– Ничуть не бывало. Уж больно упрямая была, никак не хотела слушаться.

– И что ты тогда сделал?

– Снова это повторил.

– Что именно?

– Пусть покажет свои когти, глупая девчонка, он хочет видеть ее когти. А она спрятала руки за спину и впилась ногтями в лед. Она была совсем не в себе.

– А ты был терпелив, просто стоял перед ней и раз за разом твердил все одно и то же?

– Да, так все и было.

– Но карманный фонарик тебе теперь был не нужен.

– Нет, не нужен.

– Но откуда тогда взялся свет?

– Может, от маяка. Там был маяк.

– Нет, не оттуда. Откуда взялся свет? Яркий, сильный луч света.

– От вертолета. Впереди у вертолета есть прожектор.

– Верно. Но ведь не все они держали руки за спиной? Или все?

– Нет, ты прав, не все.

– С одной из них у тебя возникли сложности.

– Она не хотела правильно себя вести.

– Что значит: «не хотела правильно себя вести»?

– Наверное, она сжала кулаки, так что добраться до ногтей стало невозможно. И начала драться.

– Я так не думаю. Это ведь не стало совсем невозможно, просто – сложно. Так почему это вдруг стало сложно? – Вероятно, она сложила руки.

– И тебе пришлось стричь ей ногти, пока она оставалась в таком положении?

– Да.

– А почему она сложила руки?

– Не знаю.

– Почему она сложила руки?

– Она молилась Богу.

– Да, верно, а как ее звали?

– Вероятно, Лиз.

– Прекрати врать, не было там никакой Лиз.

– Я не вру.

– Ты потеешь и дергаешься.

– Я нервничаю.

– Ну, так как же ее на самом деле звали?

– Катерина, она была очень религиозна.

Конрад Симонсен задумался, хотя и понимал, что надолго прерывать допрос нельзя. Уступчивость подследственного, его постоянная готовность соглашаться с чем угодно в значительной степени если и не полностью оправдывали его, то уж по крайней мере производили крайне неубедительное впечатление – в суде он запросто мог отказаться от только что данных им показаний. Было трудно разобрать, что это: сознательная циничная попытка укрыться за маской наивности или же обычная его манера общения. В то же время главный инспектор опасался, что допрашиваемый может в любой момент передумать и потребовать присутствия адвоката либо вовсе отказаться от продолжения беседы.

Однако следующая фраза Андреаса Фалькенборга отчасти решила проблему.

– Да, извини, значит, драться начала Лиз. Но о ней я бы не хотел говорить.

Когда Конрад Симонсен услышал новое имя, у него невольно вырвалось восклицание:

– О, нет!

– Прости, мне так жаль, ты только не сердись на меня.

Неожиданный оборот, который стал приобретать допрос, вкупе с хаотичным перескакиванием Андреаса Фалькенборга с нападения в Кикхавне в 1977 году на убийство Мариан Нюгор в 1983 году, вызвал у Конрада Симонсена ощущение, что он теряет контроль над ситуацией, а тщательно выстроенный сценарий их беседы буквально на глазах расползается в разные стороны. Он написал записку Эрнесто Мадсену и красноречиво помахал ею перед односторонним зеркалом, через которое психолог наблюдал за ходом допроса из соседнего помещения. Немного погодя в комнату вошла Графиня и забрала послание. После этого главный инспектор положил фотографию Агнеты Бан поверх снимка Рикке Барбары Видт и вместо нее выложил перед Андреасом Фалькенборгом карточку Мариан Нюгор.

– Ее зовут Мариан Нюгор, она была убита в 1983 году.

– Да, я хорошо ее знаю. Это Мариан.

– Ведь это ты ее убил?

– Наверное, так.

– Так ты или не ты?

– Да, это я, я в этом уверен. Кто же еще мог это сделать?

– Где ты с ней познакомился?

– На Гренландии.

– А впервые где увидел?

– Я не помню.

– Прекрати эти отговорки. Расскажи, где ты в первый раз с ней встретился?