Всё имеет свою цену

Обедать Андреас Фалькенборг отправился в придорожный кафетерий в местечке Сольрёд, расположенном к югу от Копенгагена. Графине удалось занять очередь в кассу за два человека до него. Замаскированный под красивую брошь микрофон, прикрепленный к лацкану ее жакета, был соединен с лежащим в сумочке передатчиком, устойчивый сигнал которого поступал в командный пункт в префектуре полиции Копенгагена. Все присутствующие здесь напряженно вслушивались в каждое слово. Когда Графиня затеяла спор с кассиршей по поводу соответствия качества пищи заявленной цене, директор департамента полиции удовлетворенно закивала. Благодаря этой заминке Графине, очевидно, удалось несколько задержаться и пройти со своим подносом в зал уже после того, как Андреас Фалькенборг устроился, поскольку чуть погодя они услышали, как она спрашивает:

– Я могу здесь присесть?

– Да, если тебе так хочется, но вообще-то кругом полно свободных столов.

– Я люблю компанию. Как тебе нравится эта глупая гусыня?

– Да, я слышал.

– Ну, разве не нахалка? Да притом еще и дура набитая – ей-богу, таких еще поискать!

– Что ж, наверное.

– Скажи честно, а тебя такие девицы не бесят? Я, например, совершенно не выношу, когда со мной разговаривают в подобном тоне. Но, может, это только я одна такая?

– Нет, я прекрасно тебя понимаю – они страшно действуют на нервы.

– Вот именно. Видать, не одна я считаю, что подобным хамоватым особам не место в таких заведениях. – Полностью разделяю это мнение.

– Прошу прощения, могу я попросить присмотреть за едой, пока я отлучусь в туалет?

– Да-да, конечно.

– Благодарю. Между прочим, меня зовут Натали. А тебя?

– Меня называют Пронто.

– Пронто? Отличное имя – мне нравится.

Шеф ПСК недоуменно спросил:

– Что, черт возьми, там происходит? Что она задумала?

Конрад Симонсен, все больше восхищаясь актерским талантом шефа ПСК, предусмотрительно промолчал. Вместо него отозвался Поуль Троульсен; ему контрразведчик с самого начала не нравился, и между ними уже было несколько столкновений. Он угрюмо заметил:

– Может, ей просто приспичило.

– Вздор, она наверняка заранее позаботилась, чтобы такого не произошло.

Чуть погодя вновь раздался голос Графини:

– Я вышла на парковку и сижу на корточках, спрятавшись за его машиной – она стоит тут ближе всех. Дело плохо: я думаю, он заметил слежку. Он постоянно украдкой озирается по сторонам и наверняка срисовал по крайней мере двух наших агентов. Как вы слышали, контакт я установила, а вот идея с плотным наблюдением, похоже, провалилась.

Шеф ПСК слегка покраснел и встал. Голоса он повышать не стал, однако, когда обратился к Поулю Троульсену, тон у него был весьма зловещий:

– Поскольку спишь с ней не ты, позволь спросить – она вообще-то в здравом уме? Думает, о чем говорит? Или, может, она одна из тех экзальтированных шизоидных инспекторш, которым чуть что всюду мерещатся привидения?

Поуль Троульсен, явно напрашиваясь на ссору, с вызовом ответил:

– Она-то в своем уме, а вот ты, похоже, переходишь все границы.

– Ладно, для словесной пикировки сейчас не время. О’кей, Симон, это, конечно, твоя головная боль, но как ты считаешь, может, нам прекратить?

Актер из Конрада Симонсена был никудышный, так что следующая его реплика, хоть он и старательно ее репетировал, звучала не вполне естественно:

– Я даже не знаю… вообще-то это стандартная процедура, так что здесь мало что зависит от того, хочу я этого или нет… Бедняжка Полина, ведь тогда…

Шеф ПСК продолжал жестко настаивать:

– Так прими же наконец хоть какое-то решение! Разве ты не понимаешь, что время не терпит?

Однако это не помогло – скорее, наоборот. Сокрушенно качая головой, Конрад Симонсен тяжело засопел и моментально покрылся потом; казалось, влага сочится из каждой поры на его лице. Больше всего сейчас он напоминал вареного рака, и его вид был гораздо более красноречив, чем растерянное молчание.